После возвращения из Донецка у Андрея не было ни дня свободного времени. Из парня он превратился в мужа и хозяина. Прежде всего, он начал с платежей за коммунальные услуги. Чтобы вникнуть в это дело, он просмотрел дедову папку со всеми платежами за несколько лет, из которых сделал вывод, что все ошибки были только в платежках, выставляемых бухгалтером правления их ЖСК, причем обязательно в сторону увеличения. Лишь за один четырехлетней давности год таких платежек с ошибками было пять на общую увеличенную сумму на четыре с половиной тысячи рублей. Андрей помнил, как дед тогда возмущался, пересказывая называемую бухгалтером причину ошибок: то сбой в компьютере, то вину программиста, то просто описку. В последние годы ошибки уменьшились до одной – двух в год и лишь до 160 – 180 рублей, как обычно, в сторону завышения. Видно, бухгалтер поняла, что имеет дело с грамотным хозяином. Нашел Андрей увеличение и за один месяц после смерти деда, незамеченное матерью и оплаченное. Он показал ей. Она удивилась; «Надо же! А я и не смотрела, оплатила, сколько там было написано». Дождавшись новой платежки, он в установленные часы приема бухгалтером пошел в правление и, пока дожидался своей очереди, поинтересовался у сидевшей рядом старушки, проверяет ли она указанные в платежках суммы. Она покачала седой головой: «Никогда. Сколько написано, столько и плачу». «Ну и зря», – только и сказал он, подумав: «Никак не избавятся от советской веры власти».
Бухгалтер, молодая миловидная женщина, внимательно выслушала его, молча повернулась к компьютеру и через две минуты, изучающе оглядев его, протянула новую платежку за вычетом переплаты. Он хотел спросить, кто был виноват тогда, но решил сделать это при очередном обмане.
Он не знал, что бухгалтер, глядя на закрытую им дверь, сказала председателю правления:
– Такой же урод, как и его дед.
В связи с платежами за квартиру встал вопрос о прописке в ней Кати. Андрей и Полина были за, Любовь Петровна категорически против. Решили заморозить этот вопрос до рождения ребенка.
Им край как нужна была машина, так как беременной Кате с каждым месяцем труднее было ездить в университет на двух автобусах. Андрей сразу стал копить на машину, но в лучшем случае мог купить ее года через два, тем более что Полина перестала подрабатывать, чтобы ухаживать за Катей. Андрей знал о том, что Любовь Петровна помогает Кате деньгами, но в расчет их не брал.
Неожиданно их выручил Валера. В начале года он купил по бросовой цене после страшной аварии джип Пэйджеро Мицубиси и вечерами в своем автосервисе, куда он вернулся после Донецка, отремонтировал его, доведя до блеска. Свой отретушированный Логан он уговорил Андрея взять себе, чем очень обрадовал Катю, скучавшую по своей машине, так и не отданной ей отцом. Любовь Петровна передала ей частями денег, хвативших на машину, но они всякий раз уходили на другие нужды, на которые одной зарплаты Андрея, не считая Катиной стипендии, не хватало.
Машина Валеры появилась у них в самый нужный момент, избавив Катю от поездок в институт в метро, где утром было не протолкнуться, и ездить с животом было опасно. Несколько раз она ездила в институт на машине одна, затем ее за рулем решительно сменила имевшая права Полина. Иногда утром, когда у Кати выпадало окно, Полина подвозила на работу сына, но машину вел он сам, обучая ее, имеющую малый опыт вождения. Так что машина без дела у них не простаивала. Андрей почти сразу вернул Валере взятый у него долг на похороны деда и попытался заплатить за Логан, но вызвал у того лишь смех.
Но главной его проблемой был институт, куда он хотел восстановиться на третий курс, с которого был отчислен за участие в митинге седьмого ноября с самодельным плакатом «Вернуть народу награбленное!», где его задержала полиция, направив в институт соответствующее письмо с прикрашенным описанием его сопротивления при задержании. В виде исключения, учитывая хорошую репутацию института, полиция решила не направлять дело Андрея в суд, а передать его на решение руководства института. В ректорате он уже числился политически неблагонадежным студентом за восхваление советского строя и критику действующего капиталистического и был отчислен с третьего курса как раз к осеннему набору в армии.
Надежды на восстановление у Андрея почти не было, и он все откладывал поездку в институт. Для начала месяца через два после Донецка он попросил знакомого однокурсника разузнать, с чего начать восстановление, но не на дневное, а на заочное отделение. К своему удивлению и удовлетворению, он узнал, что его университета печати имени Федорова уже нет, он вошел в Московский Политех под видом Высшей школы печати и медиаиндустрии. Узнав, что на их факультете другой декан и понадеявшись, что в заочном отделении могли не знать, за что его исключили, Андрей съездил туда и правильно сделал. При осмотре его документов не было никаких вопросов, а после ознакомления с благодарственной грамотой от Министерства обороны, в том числе за работу в стенной печати, и с его рассказом в газете, даже поинтересовались, почему он идет на платное заочное отделение, а не на бюджетное очное, на что он ответил, что уже работает в издательстве, чем окончательно покорил декана, пожилого очкарика. Речь шла о зачислении его на третий курс, естественно, лишь с нового учебного года, и велели прийти со всеми документами в начале августа.
Логан Валеры оказался бесценным и для дачных дел, где машина, как известно, – первый помощник. Имея ее, Андрей дождался нормальной апрельской субботы и поехал на дачу, где не был около двух лет. До этого он ездил туда отдыхать, лишь изредка что-то делал, вернее, помогал что-то делать деду и матери. Все, в чем он нуждался, там было: речка, пруд, грибной лес, интернет и телевидение. Единственное, чего не хватало, – его сверстников, так как в середине девяностых годов рожали совсем мало, во всяком случае, в их садовом товариществе парней и девушек его возраста вообще не было. Но на этот раз он ехал туда на правах отца и хозяина с вполне определенной целью: подготовить дачу для жены и будущего ребенка. Он бы отдал многое, чтобы хозяином оставался дед. Но, как говорит Валерина мать, «Жизнь есть жизнь и остается ею». Что она имеет в виду, Андрей не знал, но полагал, что жизнь продолжается в любой ситуации. У деда была своя жизнь, послевоенная, начинающаяся материально с нуля, все он создал и приобрел сам: при безграмотной матери стал высоко образованным, купил квартиру, построил эту дачу. Андрею в этом смысле легче, он просто примет все готовое. Своей задачей он считал разумное совершенствование дедова наследства с учетом изменившейся ситуации в стране и в личной жизни, а конкретнее, для более удобного проживания на даче жены и ребенка. Да какой жены! Привыкшей к роскошным хоромам, хотя он уже давно отбросил, что она дочь премьер – министра, для него она была обычной женой, которая должна довольствоваться тем, что он ей может дать, и она это знала и ни разу не выразила ни единого слова недовольства новой для нее жизнью, так как понимала, что это может кончиться потерей его. В Москве, считал он, Катя имеет все удобства для нормальной жизни, если что-то не так или чего-то нет, об этом никто из соседей может и не знать. Дача – немного другое дело, там она на виду, даже если окружена забором.
