На начинающего Бог. Федор Глинка
Пепел родины. Весна была в самом разгаре. Тучные нивы обещали хороший урожай. Но это не радовало. В голове Фёдора Николаевича теснились тревожные мысли: «К чему такое притеснение войск к границам? К чему сам государь, оставляя удовольствия столицы, перешёл туда разделить труды воинской жизни? К чему, как не к войне!»
Россия и Франция формально ещё оставались не только друзьями, но и союзниками. В официальной переписке русский и французский императоры называли друг друга братьями, но в то же время в обеих странах уже вполне открыто велась пропаганда, отнюдь не союзнического направления. Так 24 (12) мая, за три недели до перехода противником русской границы, в Петербурге с успехом шёл исторический водевиль Шаховского «Казак-стихотворец».
Действие в водевиле происходило после победы Петра I над шведскими интервентами под Полтавой. Один из героев водевиля произносил патриотические стихи, в которых прославлял русского человека, ибо он: «Страшен, пагубен врагам».
Стихи эти имели неслыханный успех, так как были восприняты зрителями, как предупреждение новым врагам России.
Патриотические куплеты из «Казака-стихотворца» и затем, в ходе Отечественной войны, пользовались неизменным успехом у зрителей, были на устах у многих и перешли в народ.
Войну ждали, войну предчувствовали, но никто не хотел ее, а потому надеялись, что авось пронесёт на этот раз. Не пронесло.
И вторжение неприятеля оказалось для многих неожиданностью. О том, как тяжело оно было воспринято Глинкой, мы можем судить только по одному факту. Его дневник 1812 года начинается с записи от 22 (10) мая, а следующая появилась только через полтора месяца.
Фёдор Николаевич никак не откликнулся на такое решающее событие Отечественной войны, как её начало. По-видимому, потрясение, вызванное неприятельским вторжением, было настолько сильным, что прошло больше месяца, прежде чем Глинка смог осмыслить его и воспринять как факт не только ожидавшийся, но уже свершившийся.
18 (6) июля, проделав 45-километровый путь из своей деревни, Фёдор Николаевич прибыл в Смоленск. Армии ещё не подошли к городу, ещё не известна была судьба его, но население уже начало покидать старинный форпост русского государства, Глинка отметил это: «Народ у нас не привык слышать о приближении неприятеля. Умы и души в страшном волнении. Уже потянулись длинные обозы; всякой разведывает, где безопаснее». В уходе населения из города писатель видел грозное предзнаменование и предсказывал, что в России Наполеон, как и в Испании, будет покорять только землю, а не людей. В потоке беженцев, мерно текущих через Смоленск, Фёдор Николаевич угадывал ту грозную силу, которая даст войне определение «Отечественная». В этом потоке он видел не жалкие толпы горожан и крестьян окрестных деревень, а будущих ратников, которые встанут на защиту Родины. Эта будущая сила вызывала творческий порыв, и Фёдор Николаевич написал своё первое стихотворение периода Отечественной войны, в котором уверенно заявлял:
Мечи скуем мы из серпов;
С дрекольем встанем за свободу.
Кто смеет плен нести Российскому народу?
Что враг непобедим, молвы то праздный звон:
Опасен хитростью одной Наполеон!
Ф.Н. Глинка
Стихотворение заканчивается фразой «На зачинающего Бог». Этими же словами завершается первый приказ по русским армиям от 25 (13) июня: «Не нужно напоминать вождям, полководцам и воинам нашим об их долге и храбрости. В них издревле течёт громкая победная кровь славян. Воины! Вы защищаете веру, Отечество, свободу. На начинающего Бог».
Посещение Смоленска вызвало резкий перелом в настроении Глинки. С этого момента его дневник заполняется записями мажорного плана. Он с восторгом отмечал, что наступает время Минина и Пожарского и после двухвекового сна пробуждается дух народный.
Смоленск принимал вид военного города. Через него беспрерывно сновали курьеры, перевозили пленных. К городу тянулись многочисленные подводы с хлебом, в него гнали скот. Шла интенсивная подготовка к приходу армий Багратиона и Барклая-де-Толли.
30 (18) июля Фёдор Николаевич опять был в Сутоках. Там он встретился с братом Григорием, который служил в Любавском пехотном полку. В нём оказалось много выпускников кадетского корпуса. Встреча с ними порадовала Глинку, напомнив годы отрочества и ранней юности: «Многие из товарищей наших уже полковники и в крестах; но обхождение их со мной точно то же, какое было за десять перед этим лет, несмотря на то, что я только бедный поручик! Как сладко напоминать то время, когда между богатыми и бедными, между детьми знатных отцов и простых дворян не было никакой разницы; когда пища, науки и резвости были общими; когда, не имея понятия о жизни и свете, мы так сладостно мечтали о том и другом. Повторяя бессмертные слова Екатерины, что корпус кадетский – рассадник великих людей, мы любили воображать себе, что все до одного будем полезны Отечеству».
В этой же записи Фёдор Николаевич упомянул другого брата – Ивана. Ему губернатор Смоленска поручил устройство переправ через Днепр у Соловьёва. И потекли через них толпы поселян, покинувших свои пенаты, но готовых встать в ряды защитников родных гнёзд: «Только и говорят о поголовном наборе, о всеобщем восстании. Дух пробуждается, души готовы. Народ просит воли, чтобы не потерять вольности. Но война народная слишком нова для нас. Кажется, ещё боятся развязать руки. До сих пор нет ни одной прокламации, дозволяющей собираться и действовать, где, как и кому можно».
Необычайный подъём духа народа воодушевил Глинку на создание «Военной песни»:
Раздался звук трубы военной,
Гремит сквозь бури бранный гром:
Народ, развратом воспоенный,
Грозит нам рабством и ярмом!
Текут толпы, корыстью гладны,
Ревут, как звери плотоядны,
Алкая пить в России кровь.
Идут, сердца их – жесткий камень,
В руках вращают меч и пламень
На гибель весей и градов!
3 августа 1-я (Барклая-де-Толли) и 2-я (Багратиона) русские армии соединились под Смоленском. Солдаты, довольные этим, так объяснялись между собой, вытягивая руку и разгибая ладонь с разделёнными пальцами, говорили: «Прежде мы были так, – и, сжимая пальцы в кулак, – а теперь вот так!» После этого взмахивали кулаком: «Так пора же дать французу вот так!»
Попытка русского командования нанести удар противнику под Рудней не удалась. Обойдя армию Барклая-де-Толли, Наполеон устремился к Смоленску. 16 (4) августа в два часа ночи Глинка уведомил брата Сергея: «В сии минуты, как я пишу тебе дрожащей рукой, решается судьба Смоленска. Я сейчас иду помолиться в последний раз на гробах родителей и еду к старшему брату Василию, от него видно сражение. Прощай!»