И снова «Люфтганзы» «журавлик летящий»
меня увлекает без вящего страха
из этой московской тоски моросящей
к нюрнбергским дождям и штормам Бюхенбаха.
Застряв в пустоте между космосом мёртвым
и вечно взволнованным облачным морем,
в прокрустовом кресле, притиснутый к борту,
доверясь судьбе и английским моторам,
себя ощущаю лишь горсточкой пыли,
стираемой вечностью в пригоршню праха,
в чей утлый и бренный рассудок вместились
нетленные смыслы вселенских размахов:
парсеки межзвёздного, лютого мрака;
пределы владений кипящего Солнца;
звериные циклы петли Зодиака;
шершавый булыжник Земли, что несётся
в праще притяжения, в путах орбиты;
страна, чьи концы затерялись далёко —
от лун черноморских до волн ледовитых,
от стен Кёнигсберга до Владивостока —
без дна и без края. И в небе над нею
опять вспоминаю твой образ, и всё же
с большой высоты и большое виднее.
Отсюда любые разлады ничтожны.
Сквозь холод и время, сквозь гулкую скорость
меня накрывают картины былого.
Меня настигает твой шёпот, твой голос,
и в шуме полёта мне слышится снова:
«Любила тебя, как свеча выгорая.
Мечтала. Ждала», – все глаголы в прошедшем.
Но если всё так, то во что мы играем?
И что на кону в той игре сумасшедшей?
Какие черты наши маски скрывают?
Я знаю одно: для меня всё как прежде.
Влюблённый в сценарий, я роль доиграю.
А маска моя – это искра надежды.
Тулузский извозчик всё дальше от дома,
с родным языком и привычным укладом,
несётся к баварскому аэродрому —
в эрлангенский рай с лингвистическим адом.
И, может, пройдя по траве Тенненлое,
по улочкам Хусбаха ли, Эльтерсдорфа,
оставив своё – сокровенно-живое
в анналах немецкой культуры, аморфно
вживаясь в чужой, образцовый порядок,
влачась через Тартар общения вместе
со всеми, кто «инглиш» мой были бы рады
понять, а не только лишь знаки и жесты,
смогу наконец разобраться в подтекстах
молчаний твоих, надиктованных свыше.
На уровне чувств и условных рефлексов
меж фраз твоих главное что-то расслышу.
Неделя разлуки пройдёт понемножку.
К тебе я вернусь, как всегда, на закате.
С «Полковником чёрным» мы сядем к окошку —
втроём – мы и он. Как ведётся, «накатим».
И нам офицер – благородный и бравый —
поможет в себе разобраться. Мы будем
его вопрошать – он рассудит нас здраво,
и мы, «на троих», всё неспешно обсудим.
