Eugenia Eon - Осколки фамилии

Когда срываешься в пропасть, пронзительнее ужаса наполняет одиночество. Пальцы соскальзывают с острого холодного края, что больно впивается в мягкую плоть. Страх протыкает еще живое тело, глотаешь воздух, оглядываешься по сторонам, но рядом никого нет. Время замедляется, подобно живодеру, желающему продлить мгновения дьявольского экстаза. Что за наивность? Время не волнуют отдельные человеческие судьбы, оно идет размеренно вперед, вырубая засечки через равные отрезки на хронологии событий. Не пунктуальное время отстает, а парализован ты сам, всецело поглощен дилеммой: проиграть или победить, сдаться или бороться, умереть или жить. Настроенный на сражение, обратишься к ядру своего существования, той непобедимой стороне, которая выше любых преград. В решающий момент прямо посмотришь своему «Я» в глаза или спрячешься за образами Бога, любимых – не важно. Главное, вскинув голову вверх с отчаянием и надеждой, увидеть глаза. Не переставая смотреть в эти ясные очи, хватаешься за протянутую крепкую руку и карабкаешься прочь из бездны. Там, на плоском каменном участке, истерично смеешься, ведь одиночество – это не когда ты один, а когда внутри теряется лучшее, но стоит обрести добро вновь, и мерзкое чувство отступает. Смех затихает перед тяжелой грустью, которая придавливает ребра, лишая возможности пошевелиться. Когда срываешься вниз, так сложно заставить себя посмотреть вверх, найти волю для подъема, уверовать в дух самопомощи, ведь знаешь, на дно обрыва летят самые близкие. Помочь им невозможно, их прощальные страшные крики усиливаются, ударяясь вновь и вновь о стены ущелья, и навсегда остаются звоном в ушах. Любимые, родные, как же так? Как же? Простите, что не уберегла! Простите меня! Есть ли у меня право жить? Жить без вас?

Она стоит на балконе и смотрит вслед уходящему грузовому кораблю. Корабль медленно удаляется под ленивые движения умирающего порта и мерное течение городской реки. Городские реки – обман, прикрытый из приличия: драгоценное украшение пейзажа мегаполиса или лишь бижутерия? Нет в городской реке биения и силы, которыми славятся реки, выпущенные на волю вне городских стен. Река пред нею словно смирилась с тем, какую судьбу ей уготовила жизнь, и просто течет, позволяя делать с собой все, что только захотят и короли, и рабы этого города. В этом пейзаже девушка с длинными темными волосами, водопадом лежащими на хрупкой спине, находит и спокойствие, и неприятную тревогу. Кто она? Зачем пришла на эту землю? Что смогла сделать за прожитые двадцать с небольшим лет? Она не знает, но чувствует, в каком направлении стоит пускать свой корабль: к будущему, а не прошлому, к добру и принятию, прежде всего самой себя. Но руки ее слабы, навыки скудны, а волны вокруг жестоки, ветра сильны и не попутны. Осознание целей маршрута разбивается пустыми лозунгами о скалы, в которые раз за разом океан кидает ее лодку. Каждый день в сердце живет тревога, то и дело подступая гадким комом к горлу. Отхаркнуть его не позволяет воспитание, а потому раз за разом в муках унижения она сглатывает его. И как бы искренне ни желала она расправить крылья и взлететь, вся история жизни сделала из нее пресмыкающееся.

В спальне прозвенел телефон, Харви стало страшно и неприятно, ведь он символизировал необходимость выбраться из своей раковины и взаимодействовать с предательским внешним миром. Девушка встряхнула головой, пытаясь переключиться от своих мыслей, отвела взгляд от корабля и слегка потянула ткань длинного платья-рубашки, собираясь с мыслями. Как бы хотелось вовсе не отвечать на эти звонки! Но Харви пообещала себе поднимать трубку телефона всегда, потому что человека не должно пугать общение, даже если разговор окажется не самым приятным, следует уметь вести его без потерь для собственного равновесия. Закрываться от мира – значит обнажать трусость, подкармливать ее. Хватит!

Итак, босыми ногами Харви уверено прошла по мягкому ворсу ковра в спальню и взяла телефон слегка дрожащими руками. Это звонила мама, задала несколько дежурных вопросов, чтобы было не так скучно ехать за рулем, и, не дожидаясь ответов, пожаловалась на свою тяжелую жизнь. А потом и вовсе добавила:

– Ой, ну поразвлекай меня, что ли!

Мама Харви – женщина удивительной красоты, которой были присущи все кошачьи свойства: непостоянство настроения, холодность, любовь к одиночеству, абсолютная уверенность в божественности своего начала, эгоизм и агрессия на ровном месте. Конечно, иногда она снисходила до того, чтобы позволить близким подарить ей свое тепло, однако сама никогда не давала что-либо взамен. Если вдруг эта представительница семейства кошачьих совершала добрый поступок, то на протяжении долгого времени обсуждала это с каждым. Если сталкивалась с проблемами и препятствиями, то ничего не предпринимала столь долго, насколько это возможно, убежденная, что она и не обязана что-либо делать, для нее все само решится. Эта прекрасная женщина искренне верила, что обязательно придет кто-то и все исправит. При этом бесконечно жаловалась на тяжесть своего положения и искренне обижалась на близких за все шероховатости своей жизни.

Думая о ней, Харви поражалась и слегка улыбалась одновременно. Мама считала себя ангелом, спустившемся в этот бренный мир, что не мешало ей делать что-то назло другим без колебаний. Могла хладнокровно отказаться от родного существа и не проявить ни капли дружеского участия в трудный момент. Так мама Харви заводила животных, но занималась ими только когда ей хотелось, а в остальное время могла и не подходить к существу, чувствующему себя отвергнутым и ненужным. Однажды она и вовсе отдала собаку первым встречным, когда той было уже несколько лет, потому что псина наскучила и была неудобна. Мама могла пропустить похороны близкого, ссылаясь на головную боль, не считая своим долгом поддержать родных. С легкостью на душе могла просить свою пожилую маму везти тяжелые сумки и чемоданы для себя самой на общественном транспорте через весь город. Она позволяла себе жить в неубранном доме, полагая, что кто-то однажды придет и все за нее уберет, а если кто и застанет дом в таком состоянии, то лишь должен восхититься удивительной натурой хозяйки, воплощенной в творческом беспорядке. Она могла совершать мелкие проступки в виде выкинутого на улицу фантика или, извините за подробности, не спущенной за собой воды в общественном туалете.

Можно возмутиться тем, как дочь думает о собственной матери: «Ну не судите так строго, многое из перечисленного – это просто отсутствие культуры, которая зачастую не зависит от самого человека и заложником нехватки которой он может быть ввиду своего происхождения. Это же вопрос манер, которые не всегда коррелируют с тем, является ли человек хорошим или плохим!» Не соглашусь, ответила бы Харви, поскольку здесь первопричины иные. Ее мама все же родилась в высококультурной семье, где хорошее воспитание прививалось с рождения. Причины таких проступков были несколько глубже. Крылись они в том самом сотканным серебряными нитями чувстве превосходства над всеми и каждым, которое, как казалось маме Харви, дает ей право вводить в отношении себя определенные послабления в нормах поведения, которые к тому же должны окружающих лишь умилять.