(Сезон Холода, Тонхайр, Лахлайд.)
Каньон казался бесконечным. Черепа, весело постукивая клювами и клыками, роем кружились над ним, мешая двигаться, раскаленный воздух обжигал кожу и легкие, пламенные завесы хватали за руки, пытаясь остановить, и небо, черное и холодное, шептало ему сверху – стой, глупец! Куда несет тебя? Зачем? Что ты думаешь найти в конце Каньона? Спасение? Да они давно уже ждут тебя, разъяренные неудачей преследователи, распаленные жаждой мести, предвкушением победы, почестей, милостей их учителя… Они-то знают, куда он ведет. А ты? Что ты вообще знаешь об этом мире? Мало, очень мало…
Время от времени перед ним всплывало белое, неподвижное лицо Река. Иногда оно оживало, скаля зубы, смеясь, лицо оплывало, превращаясь в гниющую оторванную голову, летевшую вдоль Каньона, затем в веселый черепок, призывно клацающий зубами. Лигур и Линара исполняли в объятиях огня какой-то извращенный танец жадности и страсти, протягивая руки, превращающиеся в крохотные язычки пламени. Он вяло отбивался от них, переходя от отвращения к безразличию, и прекрасное лицо, обрамленное серебряными локонами, прорывалось в крохотный мир его личного ада все реже и реже, пока не исчезло совсем. Он ощутил себя бесконечно одиноким и потерянным, и огненная стена перед глазами стала медленно распадаться на отдельные обрывки. Кельхандар, странно измененный временем, склонялся над ним с выражением бесконечной озабоченности, столь не свойственной его веселому открытому лицу, тонкие зеленоватые руки подземных обитателей обхватывали его тело, производя какие-то странные манипуляции. Призраки Река, Лигура и Линары бродили рядом, рыча и выплевывая ярость, не в силах дотянуться до него, а на бесконечно дорогом лице застыло выражение отчаяния и надежды. Черное бесстрастное небо Каньона все никак не хотело светлеть, время превратилось в одну бесконечную ночь, огненные завесы вспыхивали все реже и реже. Он продирался сквозь них, отчаявшись призвать кэн-ли на помощь, потому что дух древнего искусства умер, выгорел в нем, словно гнилое полено, и лишь старый мастер-Творец, тот самый, что создал Остров, сочувственно шептал слова утешения.
Когда Стихиям Круговорота надоело, наконец, бесноваться вокруг единственного беспомощного человека, они ушли, то ли успокоившись, то ли найдя другую жертву, а он остался наедине с собой, в темноте и одиночестве, окутанный безмятежным и безвременным спокойствием. Призраки больше не тревожили его, ночное небо, так и не улыбнувшееся рассветом, укрыло тяжелым и мягким одеялом, окончательно остановив поток бессвязных мыслей и бредовых образов.
Очнувшись, Тэйн с удивлением обнаружил, что находится не в Каньоне. Он лежал на жестком ложе у стены, в какой-то сумрачной, едва освещенной комнате. Голова, пустая и легкая, слегка кружилась. Кое-как оторвав ее от подушки, он через силу огляделся. Не комната, а маленькая пещерка с низким неровным потолком, глубокими нишами в стенах, неуклюже пристроенной дверью, не имела ни одного окна, но и тюрьму не напоминала. Ложе, несмотря на жесткость, было широким и удобным, с полноценным теплым одеялом и жесткой маленькой подушкой, пол был застелен шкурами лаоша. В одной из ниш помещалось большое деревянное кресло, укрытое шкурами незнакомого зверья. Овальная форма низкого столика, пять гнутых ножек и витиеватый резной узор вдоль края напомнили Ройгу Риаллар. В другой нише он заметил тускло мерцающую оранжевым полусферу с эманациями сразу двух хэльдов – Тепло и Свеча. Любопытство оказалось сильнее слабости, и он зашевелился, наконец-то сообразив, что у него все еще есть тело, и оно после всех прошлых передряг почему-то способно двигаться.
С опасением откинув одеяло, Тэйн обнаружил, что кроме длинных лент сахгара, толстым слоем облепивших грудь, руки, живот и даже виски, на нем больше ничего нет. Он медленно сел, ожидая приступов боли, но ничего не произошло – почти ничего, только широкий браслет клейма неприятно саднило, словно он только что оцарапал кожу. Несколько полосок сахгара отлетело, он подобрал их и принялся разглядывать. Высохшая ткань подсказывала, что наложен лечебный пластырь был по меньшей мере пару дней назад. Он осторожно поднялся на ноги, все еще ожидая подвоха и сделал несколько шагов. Осмотрев поджившие синяки и ссадины по всему телу, убедился, что слабость и головокружение все-таки присутствуют, и решил не делать резких движений.
За выступом стены рядом с дверью нашелся туалет: бадья с водой и ведро с крышкой. Тщательно обыскав пещерку в поисках одежды, он не нашел ничего подходящего, зато обнаружил, что дверь не заперта, беги – не хочу, только в чем?
Зато была еда. Большая чашка с чуть теплым бульоном стояла у чуть теплого хэльда, по эманациям похожего на хэльд Тепло, на столе нашлось несколько лепешек и фруктов. Рядом стояла еще одна большая чашка, с травяным отваром, в котором он уловил искорки хэльда Исцеление. Он медленно выпил отвар, затем, выждав положенную паузу – бульон, закусил лепешками и, довольный и уставший до изнеможения, улегся обратно на кровать, и, завернувшись в одеяло, принялся неторопливо рассуждать.
Раз дверь не заперта – он не пленник. Раз нет одежды, значит, кто-то принял меры предосторожности, чтобы ограничить его свободу. Кто-то умело и качественно избавил его от последствий издевательств ард элларцев.
Возможно, он попал в какое-нибудь местное святилище, расположенное недалеко от второго Каньона. Это объяснило бы и сахгар, и полупещерное помещение, однако не могло объяснить, как он выбрался из Каньона. Тэйн хорошо понимал, что самостоятельно он вряд ли смог бы это сделать. Внезапно ему преставился самый простой и самый вероятный вариант: его все-таки приволокли обратно в Очаг Солнца, подлечили и заперли где-нибудь на нижних уровнях, чтобы впоследствии продолжить начатый разговор какими-нибудь другими, более извращенными способами. Какое-то время он не мог избавиться от ужаса, пытаясь погасить паническое желание бежать, но потом трезвая мысль об открытой двери привела его в чувство и живительной волной смыла холод и нервную дрожь. Может быть, он звал на помощь и кто-нибудь из местных обнаружил его на дне Каньона, привел подмогу из ближайшего селения, которая и вытащила его? Хорошо, если так…
Постепенно он провалился в сон, но на этот раз ему ничего не снилось – ни бредовых кошмаров, ни воспоминаний об Острове. Просто сон, лучшее лекарство от всех болезней.
Следующее пробуждение было более приятным: он понял, что самочувствие заметно изменилось в лучшую сторону, к тому же проснулся зверский аппетит. Тэйн поспешно бросил взгляд на стол и, кроме тарелок и кувшинов, обнаружил на столе и на кресле несколько весьма ценных предметов.
