По темной сырой улице спешно бежала молодая женщина. В ее руке была зажата маленькая ручонка ее дочки, которая, запыхавшись и вспотев, еле поспевала за мамой. Девочка не понимала, к чему такая спешка, и рассеянно глядела по сторонам.
Почти сразу ей на глаза попалась яркая витрина кондитерской лавки. Яркие огоньки красиво подсвечивали необыкновенное разнообразие тортов, пирожных, безе, тарталеток, эклеров, пахлавы, вафель с их невероятными кремовыми и сливочными цветами, яркими и аппетитными ягодами, шоколадной и кокосовой крошкой. И все это богатство стремительно отдалялось от девочки.
– Мама! – крикнула девочка одновременно жалобно и восторженно. – Посмотри, какие там пирожные! Давай купим!
– Не сейчас, моя дорогая, мы жутко торопимся.
– Но они такие красивые! Ты должна их увидеть! Ты сразу же захочешь их!
– Солнышко, если мы будем разглядывать все витрины подряд, то я опоздаю.
– Все подряд не будем, только с пирожными!
– Ты слышишь, что я говорю? Я опоздаю на работу, и меня будут ругать!
– Там сверху такая розочка из крема! Вкусная, наверное…
Женщина давно перестала слушать ребенка, лишь ускорила шаг. И вот она уже влетает в большое здание консерватории.
– Милочка, не позволительно так опаздывать! – строго отчитал ее грозный мужчина в костюме. – Концерт вот-вот начнется! Бегом переодеваться и на сцену!
– Можно дочка в гримерке меня подождет? – жалобно извиняясь спросила она его. – Совершенно не с кем ее сегодня оставить.
– Прийти в консерваторию и сидеть в гримерке? Нет уж! Я посажу ее в зал! – он взял девочку за руку и повел ее за собой, приговаривая: – Сидеть в гримерке, будучи в консерватории – дикость какая!
Девочку усадили на специально принесенный стул прямо по центру, в проходе партера. Оглянувшись вокруг, она едва слышно восторженно ахнула – так впечатлил ее концертный зал. Вокруг нее текла какая-то другая жизнь. Интеллигентная публика сидела в ожидании оркестра, служащие рассаживали последних зрителей, а на сцену уже вышел конферансье. Но девочка не обращала на них ровным счетом никакого внимания. Ее пленило внутреннее убранство зала. Ей казалось, что она – часть большого торта.
Свеженькие стены нежно-фисташкового цвета были словно пастила в обрамлении фигурного белоснежного безе, такого воздушного и легкого, что, казалось, оно парило в воздухе. Тяжелые портьеры были словно халва, лоснящаяся на свету. Стройные трубы органа за спинами оркестра выстроились точно вафельки, которые при любых манипуляциях с ними так же незамедлительно издают характерный звук. А деревянное оформление сцены – это, конечно, печенье, тающее во рту после глотка горячего чая. Кресла партера – бисквитный фундамент, пропитанный сладким сиропом. Изображения композиторов над сливочными балкончиками – хрупкие шоколадные пластинки с мастерски написанными съедобными портретами. Головы зрителей, торчащие над креслами, бесспорно, драже. Те, что в большинстве своем однотонные – арахис или, например, изюм в шоколаде, а те, что поярче – определенно монпансье. Веселые огоньки на большом пласте белой нуги сверху, а также между шоколадными портретами, рядом с кусками халвы – все они были свечками, которые венчали все это праздничное великолепие. Но апогеем была классическая музыка, которая сладко и легко укутывала, будто одеяло из сахарной ваты, отчего настало необыкновенное блаженство.
После концерта, когда девочка вновь увиделась с мамой и они, теперь уже неспешно, шли домой, она взахлеб делилась своими впечатлениями, вставляя в рассказ всевозможные кондитерские названия. Мама широко улыбалась, а увидев ту самую лавку со сладостями, в которую так звала ее дочь несколько часов назад, целенаправленно зашагала к ней под восторженные возгласы маленькой девочки.
Присев за столиком, они выбрали несколько особо аппетитных пирожных.
На вопрос официанта, не желают ли барышни чего-нибудь попить, та, что поменьше, ответила:
– Две чашечки Чайковского! – и смущенно захихикала.
Утренний луч весеннего солнца пробился сквозь неплотно зашторенное окно и разбудил одиноко спящего мужчину средних лет. Сергей Иванович – так его звали – искренне улыбался солнцу и миру в целом впервые за последний год после безвременной кончины его дражайшей супруги. Этот вторник был необычайно счастливым для него, ведь впервые в жизни ему никуда не надо было идти. Никаких обязательных телодвижений. Он мог себе позволить делать абсолютно все, что хотел сам.
Сергей Иванович посвятил всю свою сознательную жизнь проектированию жилых домов и, конечно, семье. На работе он пользовался безоговорочным авторитетом. Он был любим как руководством, так и подчиненными, его уважали и ценили работу с ним и многочисленные партнеры, Сергей Иванович был одним из лучших в своем деле. Помимо этого, он был отличным человеком.
Надо ли говорить, что и в семье он пользовался уважением. Его супруга души в нем не чаяла, а дети обожали. Он был образцовым мужем и отцом, который делал для своей семьи все, что было в его силах, то есть многое.
Когда дети выросли и покинули отчий дом, Сергей Иванович с супругой решили, что началась их вторая молодость и все свое свободное время они будут посвящать друг другу.
Увы, их счастью не суждено было длиться долго – скоро его супруги не стало.
Сергей Иванович страшно горевал и тосковал, любимая работа перестала доставлять удовольствие, у детей была своя жизнь и заботы. Он все больше размышлял о своей жизни, о юности и детстве. Часто вспоминал о своих несбывшихся мечтах и желаниях, о том, как хотел жить где-нибудь в горах Алтая у озера и писать книги или же в каком-нибудь курортном городе рисовать шаржи на отдыхающих.
Стремительно развивающиеся мысли поглотили его, и он всерьез начал обдумывать кардинальные перемены в жизни. Сергей Иванович ясно видел, как он по утрам ходит на море и обедает в уютном кафе, после дремлет пару часов или читает книги, а к вечеру с пачкой бумаги и пастели идет на набережную и весело зазывает туристов к себе.
Да, ему казалось, что это просто прекрасно! Никаких ранних подъемов по будильнику, никаких пробок, никаких совещаний и проектов, никаких кругов под глазами, никаких шумных соседей, ничего того, что связано с унылой рутинной жизнью. Свобода! Абсолютная свобода – вот на что был сейчас настроен Сергей Иванович.
Ему повезло, что у его любимой тетушки, давным-давно ушедшей из жизни, был домик на берегу моря, который теперь принадлежал ему. Финансовых накоплений было у него предостаточно, да и был он не особо прихотлив. Эта прекрасная идея все больше и больше въедалась ему в мозг, и вот однажды он принес своему начальнику заявление об увольнении без отработки двух недель в счет отпуска. Столько крика и мольбы он давненько не слышал. Его не хотели отпускать, ссылаясь на то, что таких специалистов, как он, поискать еще надо, что проекты горят, дома надо строить, обеспечивать людей жильем и прочее, прочее, прочее. Сергей Иванович молча все это слушал, точнее, делал вид, что слушает, а сам мечтал о морском бризе. После долгих уговоров остаться он лишь улыбнулся, придвинул заявление поближе к начальнику и протянул ему ручку. У того не оставалось выбора, и он сдался.
