Когда Ляле было два с половиной года, какой-то незнакомый спросил ее в шутку:
– Ты хотела бы быть моей дочкой?
Она ответила ему величаво:
– Я мамина и больше никовойная.
Однажды мы гуляли с ней по взморью, и она впервые в жизни увидела вдали пароход.
– Мама, мама, паровоз купается! – пылко закричала она.
Милая детская речь! Никогда не устану ей радоваться.
С большим удовольствием подслушал я такой диалог:
– Мне сам папа сказал…
– Мне сама мама сказала…
– Но ведь папа самее мамы… Папа гораздо самее.
Было приятно узнавать от детей, что у лысого голова босиком, что от мятных лепешек во рту сквознячок, что гусеница – жена гуся, а муж стрекозы – стрекозёл.
И весело мне было услышать, как трехлетняя спящая девочка внезапно пробормотала во сне:
– Мама, закрой мою заднюю ногу!
И очень забавляли меня такие, например, детские речения и возгласы, подслушанные в разное время:
– Папа, смотри, как твои брюки нахмурились!
* * *
– Бабушка! Ты моя лучшая любовница!
* * *
– Ой, мама, какие у тебя толстопузые ноги!
* * *
– Наша бабуля зарезала зимою гусей, чтоб они не простудились.
* * *
– Мама, как мне жалко лошадок, что они не могут в носу ковырять.
* * *
– Бабушка, ты умрешь?
– Умру.
– Тебя в яму закопают?
– Закопают.
– Глубоко?
– Глубоко.
– Вот когда я буду твою швейную машину вертеть!
* * *
Жорж разрезал лопаткой дождевого червя пополам.
– Зачем ты это сделал?
– Червячку было скучно. Теперь их два. Им стало веселее.
* * *
Старуха рассказала четырехлетнему внуку о страданиях Иисуса Христа: прибили Боженьку гвоздями к кресту, а Боженька, несмотря на гвозди, воскрес и вознесся.
– Надо было винтиками! – посочувствовал внук.
* * *
Дедушка признался, что не умеет пеленать новорожденных.
– А как же ты пеленал бабушку, когда она была маленькая?
* * *
Девочке четырех с половиною лет прочли «Сказку о рыбаке и рыбке».
– Вот глупый старик, – возмутилась она, – просил у рыбки то новый дом, то новое корыто. Попросил бы сразу новую старуху!
* * *
– Как ты смеешь драться?
– Ах, мамочка, что же мне делать, если драка так и лезет из меня!
* * *
– Няня, что это за рай за такой?
– А это где яблоки, груши, апельсины, черешни…
– Понимаю: рай – это компот.
* * *
– Тетя, вы за тысячу рублей съели бы дохлую кошку?
* * *
Басом:
– Баба мылом морду моет!
– У бабы не морда, у бабы лицо.
Пошла поглядела опять.
– Нет, все-таки немножечко морда.
* * *
– Мама, я такая распутница!
И показала веревочку, которую удалось ей распутать.
* * *
– Жил-был пастух, его звали Макар. И была у него дочь Макарона.
* * *
– Ой, мама, какая прелестная гадость!
* * *
– Ну, Нюра, довольно, не плачь!
– Я плачу не тебе, а тете Симе.
* * *
– Вы и шишку польете?
– Да.
– Чтобы выросли шишенята?
Окончание «ята» мы, взрослые, присваиваем только живым существам: ягнята, поросята и проч. Но так как для детей и неживое живо, они пользуются этим окончанием чаще, чем мы, и от них всегда можно услышать:
– Папа, смотри, какие вагонята хорошенькие!
Сережа двух с половиной лет впервые увидел костер, прыщущий яркими искрами, захлопал в ладоши и крикнул:
– Огонь и огонята! Огонь и огонята!
* * *
– Ой, дедуля, киска чихнула!
– Почему же ты, Леночка, не сказала кошке: на здоровье?
– А кто мне скажет спасибо?
* * *
Философия искусства:
– Я так много пою, что комната делается большая, красивая…
* * *
– В Анапе жарко, как сесть на примус.
* * *
– Ты же видишь: я вся босая!
* * *
– Я встану так рано, что еще поздно будет.
* * *
– Не туши огонь, а то спать не видать!
* * *
Рисует цветы, а вокруг три десятка точек.
– Что это? Мухи?
– Нет, запах от цветов.
* * *
– Обо что ты оцарапался?
– Об кошку.
* * *
Ночью будит усталую мать:
– Мама, мама, если добрый лев встретит знакомую жирафу, он ее съест или нет?
* * *
– Какой ты страшный спун! Чтобы сейчас было встато!
* * *
Лялечку побрызгали духами:
Я вся такая пахлая.
Я вся такая духлая.
И вертится у зеркала.
– Я, мамочка, красавлюсь!
* * *
– Когда же вы со мной поиграете? Папа с работы – и сейчас же за книгу. А мама – барыня какая! – сразу стирать начала.
* * *
Все семейство поджидало почтальона. Он появился у самой калитки. Варя первая заметила его.
– Почтаник, почтаник идет! – радостно возвестила она.
* * *
Хвастают, сидя рядом на стульчиках:
– Моя бабушка ругается: черт, черт, черт.
– А моя бабушка ругается: гошподи, гошподи, гошподи, гошподи!
* * *
Юра с гордостью думал, что у него самая толстая няня. Вдруг на прогулке в парке он встретил еще более толстую.
– Эта тетя заднее тебя, – укоризненно сказал он своей няне.
* * *
Замечательное детское слово услышал я когда-то на даче под Питером в один пасмурный майский день. Я зажег для детей костер. Издали солидно подползла двухлетняя соседская девочка:
– Это всехный огонь?
– Всехный, всехный! Подходи, не бойся!
Слово показалось мне таким выразительным, что в первую минуту я, помнится, был готов пожалеть, почему оно не сделалось «всехным», не вошло во «всехный» обиход и не вытеснило нашего «взрослого» слова «всеобщий».
Я как вижу уличный плакат:
ВСЕХНАЯ РАБОТА НА ВСЕХНОЙ ЗЕМЛЕ
ВО ИМЯ ВСЕХНОГО СЧАСТЬЯ
* * *
Так же велика выразительность детского слова сердитки. Трехлетняя Таня, увидев морщинки на лбу у отца, указала на них пальцем и сказала:
– Я не хочу, чтобы у тебя были сердитки!
* * *
И что может быть экспрессивнее отличного детского слова смеяние, означающего многократный и длительный смех.
– Мне аж кисло во рту стало от баловства, от смеяния.
* * *
Трехлетняя Ната:
– Спой мне, мама, баюльную песню!
«Баюльная песня» (от глагола «баюкать») – превосходное, звучное слово, более понятное детям, чем «колыбельная песня», так как в современном быту колыбели давно уже сделались редкостью.
* * *
Повторяю: вначале эти речения детей казались мне просто забавными, но мало-помалу для меня, благодаря им, уяснились многие высокие качества детского разума.
