[1]
16 (3) июля 1909 г:
Товарищи! Мы, нижеподписавшиеся, были избраны в число членов большевистского идейного центра вашими делегатами на Лондонском съезде партии. Теперь для нас стало фактически невозможным выполнять возложенные на нас вашим доверием обязанности, хотя мы не отказывались от них ни формально, ни морально. Ввиду этого мы должны дать вам отчет о том, каким образом такое положение создалось, и в чем сущность его заключается, – а ваше дело будет уже судить о том, соответствует ли оно вашим политическим интересам; ибо дело идет здесь, как вы увидите, не только о лицах и коллегиальных отношениях, а, что несравненно важнее, о всей политической линии большевизма.
Основу большевистского идейного течения составляет, как вы все знаете, революционный марксизм и неразрывно с ним связанное определенное понимание роли и задач пролетариата в российском революционном движении. В общих чертах понимание это таково:
Демократическая революция в России не может завершиться и дать стране наибольшую возможность развития производительных ее сил, иначе как при гегемонии промышленного пролетариата над остальными революционными силами, из которых главными и наибольшими являются пролетариат сельский и масса разоренного крестьянства, жаждущая земли. В единении с пролетариатом сельским и опираясь на малоземельное крестьянство, фабрично-заводский рабочий класс, как авангард и руководитель демократической революции, призван историей довести до конца дело обновления России и создать наилучшие условия для дальнейшей борьбы за социализм.
История первой революционной волны и последовавшей за ней реакции оправдала и подтвердила большевистскую идею. Поскольку велась действительная революционная борьба, всюду во главе ее выступал рабочий класс; а когда гегемония перешла фактически к буржуазным либералам – в «думском» периоде движения – это означало непрерывные победы реакционных сил, поражения и отступление сил освободительных.
Из тех же основных идей исходили большевики и в своем тактическом отношении к русскому псевдо-парламентаризму или «думизму». Как революционные марксисты, большевики не могли стоять на точке зрения «парламентаризма во что бы то ни стало». Они принимали или не принимали участия в одной, другой, третьей Думе, смотря по тому, насколько тот или другой образ действий мог, по их оценке, содействовать организации сил пролетариата и закреплению за, ним руководящей роли в народной борьбе. Практическая оценка обстоятельств и непосредственные выводы могли при этом, конечно, расходиться, создавая оттенки в идейном течении большевизма, но общая и основная точка зрения была одна и та же.
Как всякая живая, растущая политическая сила, большевизм неизбежно должен заключать в своей среде различия и разногласия, – это необходимо для его развития, для того, чтобы он не застыл и не замер на одном пункте, а неуклонно шел вперед, увлекая за собой все лучшее и жизнеспособное в нашем политическом мире. И большевики умели установить правильное здоровое отношение к своим внутренним расхождениям и оттенкам.
Мы напомним, как на Стокгольмском съезде обнаружились среди большевистских делегатов очень различные взгляды на такой важный вопрос, как аграрная программа партии. Одни – большинство наличных тогда делегатов-большевиков – стояли за раздел земли между крестьянами в частную собственность, другие – меньшинство, с Лениным во главе – за национализацию земли. И что же, это, несомненно, важное разногласие повело к расколу фракции? Даже мысли такой ни у кого не возникла – столь глубоко сознавалось единство принципов.
Так же обстояли дела и тогда, когда решался вопрос о выборах в III Думу. Значительное большинство нашей фракции находило участие в III Думе практически невыгодным, неспособным окупить те усилия, которых оно требовало, неспособным оказать серьезную поддержку влиянию партии среди пролетариата и пролетариата-среди прочих революционных сил народа. Но партия решила против нас, и, верные дисциплине, мы приняли активное участие в избирательной кампании. Никому и в голову не приходило, что меньшинство нашей фракции, стоявшее за выборы в третью Думу, с Лениным во главе, сделает когда-нибудь вопрос об этой третьей Думе основою для раскола большевистского течения.
И, однако, теперь это случилось на деле. Каким же образом пришли мы к такому положению?
Начиная с декабрьских дней 1905 г. революционная волна спадала все ниже и ниже, реакция все теснее сдавливала нашу страну в своих мертвящих объятиях. Для пролетариата и нашей партии поле борьбы суживалось все больше. Непосредственное массовое движение, наталкиваясь на механические препятствия, которых оно еще не в силах было преодолеть, разбивалось, суживалось, уходило в глубину народной жизни. Наконец, на поверхности остались только III Дума и легальные партии.
Что приходилось делать большевизму? Оглядеться, исследовать положение, учесть пережитый политический опыт, сделать выводы из того и другого, направить согласно с ними свою практическую работу.
Перестало ли положение страны быть революционным в своей основе? На этот вопрос большевизм и все левое крыло нашей партии отвечают решительным «нет!» Россия не вступила в период нормального, органического развития, производительные силы страны не получили необходимого для их прогресса освобождения от сковывающих и разрушающих эти силы, отживших государственных форм, буржуазно-конституционный строй не сложился и не может сложиться при наличных соотношениях, при организаторском бессилии буржуазных слоев и при сохранении старой бюрократии. «Новый революционный кризис неизбежен» признала общероссийская партийная конференция в январе этого года.
Итак, большевизм в целом держит курс на революцию, хотя и не берется устанавливать вероятного момента ее наступления. Опыт показал, что если при нынешнем состоянии социальных наук уже можно улавливать тенденцию общественного развития и предусматривать вытекающие из нее кризисы, то самый темп социальных процессов еще не изучен, – они то развертываются гораздо быстрее, чем это кто-либо ожидал, как например, в сентябре-декабре 1905 г., – то тянутся гораздо медленнее, чем всеми предполагалось, – например, нынешняя реакция. Соседняя с нами Персия после первой революционной волны пережила контрреволюцию, не менее сильную и острую чем наша, но в этой маленькой стране с ее элементарной экономикой для подготовки новой волны оказалось достаточно каких-нибудь 10 месяцев; для огромной России, с ее несравненно более сложными общественными отношениями, очевидно, требуется значительно больший промежуток времени. Задача труднее, и больше терпения требуется от работников, зато тем грандиознее и прочнее будет конечный результат работы
