«Когда я смотрюсь в зеркало, я знаю точно, что вижу себя не так, как меня видят другие … потому что я смотрю на себя так, как мне хочется видеть». (Энди Уорхол).
Ее лицо озаряется в лучах яркого и полуденного солнца. Прекрасное, одухотворенное, живое! Маленький точеный носик, пухлые розовые губы, черные и блестящие глаза…. Черные как смоль волосы пышной волной скатываются по ее хрупким и нежным плечам, яркое платье цвета красного вина отлично оттеняет смуглость ее гладкой кожи и нежно обвивает ее щиколотки, но при этом совершенно не мешает при ходьбе. Она, счастливая и влюбленная, бежит через огромное нескончаемое поле, не ощущая ни боли, ни унижения, ни страха. Она несется как на крыльях навстречу новой судьбе, новой любви, новому счастью. Бисерное ожерелье на ее тонкой шее колышется из стороны в сторону, но она, казалось, вовсе не замечает этого. Тут ее счастливый взгляд натыкается на небольшую речушку. В свете солнца река переливается всеми цветами радуги, радостно журчит, как будто призывая ее подойти к ней, скинуть одежду и броситься в пучину прохладного царства, насладиться свежестью в полуденный зной. Она подходит ближе, все ближе и заглядывает в речную и широкую гладь, словно в зеркало. Она не узнает себя. Внезапно помять услужливо подсовывает ей эпизод из далекого детства. Она вспомнила, как когда-то очень давно, когда она была маленькой девочкой, мама возила ее в город. Ее старшие братья и кузен, которые ездили на днях в город, были в восторге от комнаты смеха. В последние дни все их разговоры велись только об этом. Они смеялись, пытались корчить рожи, демонстрируя ей то, что они видели в кривых зеркалах. Мейкна, что значит счастливая, стала мечтать лишь об одном – попасть в комнату смеха! Она постоянно ходила за мамой по пятам и просила ее отвезти в город. Жили они очень бедно, и денег не было даже на рейсовый автобус до города, уже не говоря о развлечениях. Но Тинаш, мама Мейкны, больше не могла терпеть дочкиного нытья и, в каждый день валясь от неимоверной усталости, все же договорилась с хозяином перерабатывать по несколько часов в день в поле в течение месяца. И вот чудо! У них появились деньги на то, чтобы выбраться в город! Когда Мейкна увидела себя в одном из кривых зеркал, ей почему-то не стало смешно и весело. Наоборот! Ей стало страшно! На нее смотрело непонятное чудище с перекошенным лицом, с глазами навыкате и вывернутой челюстью. Она отпрянула от зеркала, как от раскаленной сковороды, и зарыдала навзрыд. Мама, испугавшись за дочь, тут же подбежала с ней и вывела ее из комнаты. Больше никогда Мейкна не просила мать свозить ее в комнату смеха. Лишь только братья, узнав, что она проявила слабину и испугалась какого-то зеркала, посмеивались над ней и тыкали в нее пальцем при каждом удобном случае. Лишь ее кузен Саед сочувственно смотрел на нее.
Вот Мейкна всматривается в гладь жемчужной реки и с ужасом осознает, что она там видит не себя, а чудовище с уродливым лицом. Неееет! Нееееет! Она закрывает руками лицо и, ощущая слабость во всем теле, падает ничком в чуть примятую траву и… просыпается. Руки ее нащупывают жесткую солому, которая служит ей постелью, недалеко от нее валяется жестяная кружка и миска, сквозь бамбуковые стены едва проникает первый утренний луч. Мейкна слегка коснулась пальцами правой стороны лица и поняла, что ничего не изменилось. Огромная опухоль разъедала ее когда-то красивое и нежное лицо. Теперь она стала уродиной, чудовищем, которой отвели самую запущенную хижину на краю деревни, подальше от людей. Все отвернулись от нее! Ей не дозволялось появляться людям на глаза, не дозволялось работать, сидеть за общим столом во время обеда и ужина, отмечать праздники, гулять на свадьбах своих подруг, работать, влюбляться, выходить замуж и рожать детей. Она стала изгоем в этом маленьком социуме и, казалось, все давно позабыли о Мейкне. Лишь только ее мать, стыдливо прячась под покровом ночи, чтобы никто не увидел, тайком навещала ее и приносила кукурузу, рис и овощи. Она всегда отворачивалась, прикрывая свое лицо платком, чтобы не видеть, как опухоль дочки с каждым днем разрастается все больше и больше ее некогда прекрасное лицо, неотвратимо уродуя ее. Лишь ее кузен смело навещал Мейкну в любое время суток, не боясь людских пересудов и осуждения. Он приходил к ней не для того, чтобы покормить ее или дать напиться. Он, скорее всего, выступал в роли утешителя и слушателя. Он никогда не отворачивался, не прикрывал свое лицо руками, он смело смотрел на нее, казалось не замечая, какой она стала безобразной уродиной. Он всегда прижимал ее к своему плечу, нежно поглаживая Мейкну по волосам, а она, словно маленькая девочка, рассказывала ему все, что творится у нее на душе. Раскрывая свою душу, она вновь и вновь оживляла свои незажившие раны, а слезы бурным потоком катились по ее щекам, орошая смуглую и могучую грудь Саеда. Он всегда подбадривал ее, он верил, что сможет найти выход из сложившейся ситуации, что сможет помочь ей поправиться и вновь вернуться к полноценной и счастливой жизни.
Сегодня Мейкна ждала Саеда с огромным нетерпением. Она хотела рассказать ему о сне, в котором она чувствовала себя счастливой и здоровой. Но он появился как всегда неожиданно, словно черт из табакерки. Пот струился по его смуглым и сильным плечам. Она знала, что Саед много работает. Он был давно помолвлен с девушкой из соседней деревни, поэтому в последние два года он работал как вол, чтобы накопить немного денег на свадьбу и построить новый дом для будущей молодой семьи. Он присел на корточки перед Мейкной и с надеждой заглянул ей в глаза:
– Привет, моя милая сестричка. Как ты? Тебе сегодня лучше?
Она притянула его к себе и прижалась здоровой щекой к его груди, почувствовав, что слезы вновь готовы ручьем хлынуть из ее глаз. Девушка прошептала:
– Для меня это всегда праздник, когда ты приходишь ко мне.
Он прикоснулся пальцами к ее опухоли, словно проверяя, не уменьшилась ли она, и ответно прошептал ей:
– Я никогда тебе не оставлю, ты всегда можешь рассчитывать на меня.
Она притиснулась к нему еще ближе и поведала все, что не могла больше держать в себе:
– Я сегодня видела сон. Но закончился он ужасно. Я проснулась от собственного крика.
Саед посмотрел на нее пристально и спросил:
– Что ты увидела? Расскажи мне.
– Я была такой счастливой в моем сне. Я бегала по полям, у меня больше не болела голова, я чувствовала, что мое лицо больше не уродливо, что я прекрасна и любима, что меня ждет сказочное будущее. Но вдруг я заметила речку и заглянула в ее зеркальное отражение. И я увидела себя настоящую…. – проговорила она, и слезы снова вырвались наружу бурным потоком. – Это была я, уродливая и страшная! Я верю, что мне нельзя было смотреться в кривое зеркало. Это оно наслало на меня свою кару за то, что я испугалась его, не стала смеяться над собой, как это делают другие. Это все оно!
