Вступительный комментарий
Что такое сказка? Что такое притча? Что такое игра? Что такое парадокс?
Раз и навсегда об это не скажешь. Но уверен, что игра – это очень серьёзно. Что всякий сказочный мир реален. Что парадокс побуждает нас к собственному мышлению. Что притча расширяет наш душевный, а иногда и духовный опыт.
В этой книге затеяна некая парадоксальная игра автора со своими сказками-притчами. А ещё – со своим читателем. Правила игры (если они возможны) будут выясняться по ходу дела.
Но это правила игры для автора. А каковы же они для читателя?
Об этом стоит подумать самому читателю.
В конце концов, у каждого своё «дзынь!».
Ах, какие чаепития устраивал Цзынов! Самые необычные люди собирались за его чудесным чайным сервизом, привезённом с Востока. И вот однажды за чаем зашла речь об озарениях, когда душа вдруг ясно видит главное в жизни. «Хотел бы я испытать такое озарение», – сказал Цзынов. «Пожалуйста», – ответил один из гостей и – дзынь! – уронил на пол прекрасную чашку. «Ух ты!» – воскликнул хозяин и тоже – дзынь! – уронил свою чашку. А потом долго сидел молча с закрытыми глазами.
Дзынь комментировать бесполезно.
Если кого эта сказка ввергнет в полное недоумение, ничего страшного. Многие сказки из этой книги могут оказаться интереснее и понятнее. Но вот комментарии к ним, скорее всего, вам тогда ни к чему. Если хотите, не обращайте на них внимания.
Впрочем, тому, кто полностью понял здесь и текст и подтекст, комментарии тоже вряд ли пригодятся. Да и пригодятся ли такому интеллектуалу сами сказки?.. Не знаю.
Для кого же это всё написано?
Для великого множества тех людей (к ним я и себя отношу), которые что-то понимают, чего-то не понимают – и не боятся себе в этом признаться.
Кстати, просто бить чашки в надежде на случайное озарение – тоже бесполезно.
Впрочем, не стоит и огорчаться случайно разбитой чашке. Может быть, это было не совсем бесполезное дзынь.
В дзынь-изложении не хочется группировать сказки в циклы, следить за их взаимной композицией и предпринимать другие специальные литературные усилия. Пусть сохранится естественный порядок написания. Исключением стала лишь заглавная сказка. Что уж тут поделаешь, если она определила весь основной замысел…
Здесь приведены только те первые сказки-притчи, которые можно отнести к начальной волне этого жанра, нахлынувшей на автора. Но даже из них не все сказки сюда вошли. Почему – не знаю. Пытался понять какой-нибудь принцип отсева, но не смог, на этом и успокоился. Надеюсь, те, что получше, остались.
Глиндум-Фря ел сам себя. Это было его любимое блюдо. Ел-ел – и съел. Никто не сказал ему «Приятного аппетита». Ведь он был съеден. А сам Глиндум-Фря радовался, что наконец досыта наелся любимым блюдом.
Многие из нас склонные к самопоеданию. Помню вкус самоедства и по себе. К счастью, немногие доводят дело до победного конца, как это удалось сделать Глиндуму-Фря. И если вовремя перестать считать его победителем (а значит и самому немного притормозить своё пристрастие к соответствующему блюду), хуже не будет. Во всяком случае у нас повысятся шансы оценить вкус других жизненных блюд – и я вовсе не имею в виду других людей.
Это яйцо упало с неба. И тут же свило себе гнездо. И снесло в нём птичку. Птичку назвали Гох-Рох. А яйцо Гох звало её Горошек. Птичка Гох-Рох снесла пять крошечных яичек. Из них вылупились птенцы и улетели в небо.
История яйца Гох вносит свою лепту в изысканный философский вопрос о том, что было сначала: яйцо или курица. Всё дело в небе.
Великий повар Кусини однажды испёк крямнямчики. Такие вкусные, что на их запах собрался весь город. И каждый свежий крямнямчик тут же съедали. Кусини пёк их неделю без перерыва, но сам ни одного не попробовал. Тогда он заплакал – и больше крямнямчиков не пёк.
Я на стороне повара Кусини до тех пор, пока он печёт крямнямчики. Более того, я твёрдо надеюсь, что рано или поздно он всё-таки начнёт печь их снова. Попробует он их сам или нет, большого значения не имеет. Как только он это поймёт, он вернётся к главному делу своей жизни (ведь Кусини нам известен только по крямнямчикам). Тогда, может быть, он заодно и попробует их.
На окне стоял кактус. Он никогда не цвёл. И вдруг зацвёл конфетами. Конфеты были в пёстрых фантиках и свисали с него пучками. Их рвали с кактуса и ели, пока не съели все. Кактус от огорчения покрылся колючками. Ведь если бы хоть одну конфету зарыли в землю, вырос бы новый конфетный кактус.
Вот ведь какое дело: или насладишься конфетой, или нет, но тогда обеспечишь перспективу. Рационалистическое решение: сначала обеспечить перспективу, а потом насладиться конфетой из нового урожая, – устроит только зануду. Остальные люди делятся на тех, кто съедает конфету, и тех, кто старается её прорастить. Стоит подумать, к какой разновидности относишься ты сам. Для себя я всё никак не решу.
Есть на свете книжка, в которой ничего не написано. Она не для читателей, а для писателей. Напишет в ней писатель сказку – и только закончит, как сказка оживает и идёт гулять по свету. Все ей рады, а книжка опять чистая. Если увидите такую книжку, не удивляйтесь. Сразу пишите в ней свою сказку.
Глупая сказка. Все хорошие книжки такие. И даже лучше: сказка оживает, а текст остаётся для новых оживаний. А про плохие книжки и говорить нечего.
Слизнячок Лямба ощущал всё, что творилось в мире. И не мог понять, зачем люди мешают друг другу жить: воюют и дерутся. Сам он двигался осторожно, чтобы никому не мешать. Наконец не выдержал Лямба и сказал: «Да хватит вам!» Все услышали эти слова, перестали вредить другу другу и стали помогать. Безобразия кончились, и Лямба успокоился.
Как мягкотелый интеллигент я просто обожаю Лямбу. Он мужественно встал на защиту нашей общей мягкотелости – и победил.
У Секундочки родился Секундёнок, да так и остался навсегда крошечным. Он всё делал так быстро, будто это делалось само. Люди удивлялись, а Секундёнку нравилось вытворять чудеса. Только самого Секундёнка люди не замечали. Иногда ему становилось так обидно, что он даже плакал. Но и это он делал быстро и незаметно.
Делать всё быстро и незаметно – свойство, очень удобное для тех окружающих нас людей, которые и так склонны не замечать чужих усилий. Почему бы нам не делать всё с неторопливым аппетитом? А вот быстро и незаметно плакать – это полезно именно нам самим.
