Человек – существо с мириадами жизней и мириадами ощущений, сложное, многообразное создание, хранящее в себе чудесные наследия мысли и страсти, и самая плоть которого пропитана ужасными болезнями умерших
Оскар Уайльд
Нестройно качалась лодка, хотя волны не было: на этом крошечном озере не было места разгуляться ветру. Просто человек, сидевший в лодке, изредка переваливался то на один, то на другой борт, и маленькое суденышко раскачивалось в такт. Просмоленные борта попеременно касались воды, и со стороны, могло показаться, что еще немного и самодельная гичка зачерпнет. Однако сидевший в ней мужчина был уверен, что ничего подобного не произойдет и его нисколько не пугала навязчиво подступающая вода.
Небо затянули серые тучи. Солнца, и без того заходившего за горизонт, видно практически не было. Засвеченный свод казался пустым без звезд, лишь огни города, который располагался неподалеку, были настолько яркими, что не давали маленькому озерцу, а вместе с ним и человеку, погрузиться во тьму. Где-то вдали пророкотал гром.
Человек в лодке снова качнулся, оставляя на водной глади стремительно расходившиеся ровные круги. Он из-под старой фетровой серой шляпы взглянул на пасмурное небо, отливавшее глубокой холодной синевой. Хмурое, нависавшее прямо над головой оно казалось неестественно маленьким, словно подвешенное специально только над ним. Первые капли начинавшегося холодного дождя угодили ему прямо на лицо. Мужчина, на вид которому было около сорока лет, с глубокой отрешенностью в глазах снова опустил взгляд и уставился на неподвижный цветастый поплавок. Через некоторое время капли стали крупнее и чаще, а спустя минут десять и вовсе дождь превратился в ливень. Мужчина не двигался.
* * *
– Пап, а ты какую самую большую рыбу ловил?
– Ну, килограмма три точно была, и сопротивлялась чертовка…
– Ого. А это здесь было, на этом озере?
– Нет, это было далеко отсюда.
– А на этом?
– На этом не помню, ты лучше внимательнее за поплавком смотри, по-моему, я видел, как он шевельнулся.
Мальчуган с готовностью уставился на поплавок, состоявший из куска отшлифованного пенопласта и воткнутой в него спички. Однако тот упрямо и очень стойко держался на воде. Но папа ведь сказал, что видел, и пара молодых внимательных глаз прямо-таки впилась в самодельную снасть.
* * *
Дождь все не прекращался, шляпа набрала воды, и оборки уныло свисали под ее тяжестью. На озерце сделалось совсем мрачно, но мужчина лишь подобрал колени поближе к себе и покрепче вцепился в удилище. В голове множеством мельтешащих светлячков роились мысли, разгоняясь и опасно сталкиваясь меж собой, но неумолимо продолжая двигаться в самых разных и непредсказуемых направлениях. Человек в лодке попытался сосредоточиться хотя бы на миг, зацепиться хотя бы за одну эту мысль. Но тщетно. Воспоминание накладывалось на воспоминание, сумятица порождала новые и новые видения: люди ругались; сетовали на жизнь, проклиная дарованную небом судьбу; стремились к той недосягаемой, но так сладко манящей призрачной деве, называемой мечтой; сдавались непреодолимому течению событий, падали не в силах больше подняться. А за всем этим безмолвно, беспристрастно, с необычайным равнодушием наблюдал дождь, а вместе с ним и неподвижный поплавок. Тогда мужчина поступил так, как делал всегда, когда одолевали проблемы беснующегося сознания. Он отпустил мысли, перестал быть их хозяином, и стал свидетелем, безмолвным и безучастным.
* * *
– Пап, у меня не клюет.
– Ну, ничего, у меня пока тоже. Рыбаки, Мишка, – самые терпеливые люди на свете. Надо просто ждать, того и гляди, вцепится в твоего червяка какой-нибудь окунь-здоровяк. Ты, кстати, давно наживку проверял?
– Да, давно.
– Достань, посмотри, как там дела.
* * *
– Это ты думал, что все нормально, а не было все нормально! Это разные вещи!
Он стоял, потупив глаза в пол.
– Вот о чем я говорю: тебе даже сказать нечего! Понимаешь?! Ты живешь в каких-то иллюзиях, а я живу в реальности. А реальность такова: тебе тридцать семь лет, Илье будет десять, через несколько недель, а Степе – скоро шесть, мы тринадцать лет живем в этой старой двухкомнатной квартире, – женщина начинала срываться на визг. – И вот!, когда появляется реальная возможность что-то изменить, ты…, что делаешь ты?!
На мгновенье она замолчала, от всплеска эмоций перехватило дыхание. Немного отдышавшись, она продолжила более спокойно, почти шепотом:
– Ты покупаешь у своей же фирмы старый, никому не нужный пруд.
В комнате воцарилось молчание. Гнетущая тишина со всей своей высокомерностью предоставила людям возможность вкушать их собственные плоды. Лишь шумные стрелки часов, висящих на стене, напоминали о том, что время не замерло, что жизнь продолжается, что никакие перипетии в судьбах людей не способны ни то что остановить привычный ход времени, но даже на долю секунды изменить естество жизни.
Медленно, словно в плохом, болезненном сне, Михаил стал приближаться к жене. Он хотел объяснить… он хотел сказать…, но знал, что она не поймет. Слова в голове рождались все неподходящие. Если бы только она могла читать его мысли, если бы только могла заглянуть ему в душу, то возможно, наверное бы, поняла, почему он так сделал. К сожалению, этого не случилось, не проникла она в его сознание, не выудила из него то сокровенное, что не мог он передать словами.
Оксана отшатнулась от него как от прокаженного.
– Я не хочу говорить больше с тобой. Если ты считаешь, что сможешь мне объяснить свой поступок, то сильно заблуждаешься. Для того чтобы построить отношения, нужны двое людей, а для того, чтобы разрушить, достаточно одного. Я не хочу тебя больше видеть.
* * *
– Нет, все в порядке с червем, пап.
