Могой. Старый, добрый Могой. Как же я по тебе скучал; никто не в силах познать чувства, что я испытываю к тебе, моё родимое место. Сколько я здесь не появлялся? Лет восемь? Да, около того. Я вернулся… но ты отверг меня, отчего мне на душе горько.
Проезжая по знакомым улицам, которые за это длительное время совершенно не изменились (разве что по ним не гуляли люди) меня окатила мощная волна ностальгии. Я в буквальном смысле не мог усидеть на месте – ёрзал на сиденье, сжимал и разжимал кулаки, мял руки, осматривал окрестности и вглядывался в лица немногих одиноких прохожих.
Могой – это глухой посёлок, расположенный посреди леса; единственные пути сообщения жителей с цивилизацией – дорога к трассе, что пролегала между городами, и автобус, ходящий по утрам и дням понедельника, среды и пятницы. Здесь я жил с самого детства, учился в местной школе, знал окрестности до мельчайших подробностей (но после происшествия не могу этим похвалиться); и после окончания обучения в городском техникуме (на сварщика), решил, что именно здесь моё место. Прожил так пятнадцать лет, не зная проблем и неприятностей. Но мне пришлось уехать – и я пропал на такой длительный срок.
Всё дело в том, что до меня дошла информация: моя сестра в критическом состоянии. Она мне не говорила о своей болезни, о грёбанном раке, который медленно убивал её, поэтому я никак не мог приехать раньше и по возможностям помогать ей. Узнал только тогда, когда её положение стало критическим, и её поместили в больницу под постоянный надзор. Я собрал все деньги, что имелись у меня с моей женой Оксаной, и отправился в путешествие в соседний регион – Красноярский край.
Путём поездки на поезде и нескольких автобусных рейсов разных продолжительностей я оказался в больнице, у койки моей дорогой сестры. Сказать, что выглядела она ужасно, значит не сказать ничего: блестящая загорелая кожа потеряла здоровый цвет и стала бледнее мела; шикарные волосы, за которыми она тщательно ухаживала, исчезли, ничего не оставив на голове. Я до сих пор не понимаю, почему она мне не сообщила? Мы всё детство жили душа в душу, были лучшими друзьями друг для друга. Но она смолчала про онкологию. Почему? Решила, что справится самостоятельно? Не хотела, чтобы я волновался и переживал за неё?
Я пробыл рядом с ней около месяца, помогал, чем только мог, на что был способен. Но борьбу с этой страшной болезнью мы не выиграли – сестра умерла в мучениях. Меня от горя разрывало на части! Если бы она сообщила о болезни раньше, всё могло быть по-другому! Пусть потратили бы ещё несколько месяцев или даже лет, главное – она была бы жива! Но она не сообщила!
Но сейчас не об этом. Пусть по моим щёкам опять текут слёзы, повествование будет идти не о сестре.
Она хотела, чтобы её похоронили на Могойском кладбище рядом с мамой, папой, бабушкой и дедушкой (я тоже этого хочу, когда придёт мой час). Я собирался выполнить её волю. Сел в то роковое такси и отправился в похоронное бюро. Но до пункта назначения не добрался и где-то ещё до половины пути выпал из жизни на шесть лет. Из того момента помню лишь шум трения колёс об асфальт, одно, но очень грубое матерное выражение водителя и оглушающий скрежет металла. После этого – темнота, забвение. Позже после пробуждения я спрашивал у полицейского, что прибыл на место автокатастрофы, что тогда произошло. Тот ответил, что с такси столкнулся другой автомобиль, забитый пьяными студентами. Оба водителя погибли. За ними отправились парень и девушка, что сидели на переднем пассажирском сиденье. Остальные получили множественные травмы. А меня нашли в нескольких метрах от столкновения. В тот момент мне вспомнилось, что я сидел рядом с водителем (это был весьма учтивый мужчина, подающий вид человека с большим опытом в вождении), и тот говорил, чтобы я пристегнулся. Но я не сделал этого, потому и вылетел через лобовое стекло. Как только умудрился выжить и не размозжить голову об асфальт? Ума не приложу.
Но не всё так гладко – я был на грани между жизнью и смертью, то есть погрузился в кому. Я сумел из неё выкарабкаться, хоть и ушло на это шесть лет. Процесс реабилитации был трудным и болезненным, меня заново учили быть человеком. Но я смог её пройти. Выявились проблемы – как после инсульта отнялась правая сторона тела. Не окончательно, конечно, но функционирует плохо. Суставы медленно сгибаются и разгибаются, сопровождаясь тихой, но противной болью. Хромаю на правую ногу, отчего у меня под рукой теперь постоянно находится трость. А рукой я мало что могу делать; держать пишущую ручку и ложку ещё умудряюсь, а в остальном крах: пальцы совсем не хотят слушаться. Глаз хуже видит, чем левый; на ухо практически оглох. В общем, пришлось привыкать к новым условиям жизни.
Когда врачи посчитали, что я достаточно излечился (я и сам это чувствовал), то выпустили на свободу.
И вот неделю назад я вернулся в Могой, только он совершенно не рад был меня видеть.
Без четверти шесть местного времени я подкатил к своему дому, который давно покинул. Здесь осталась Оксана, одна – детей мы не имели. Не потому что у одного из нас были проблемы со здоровьем, нет – Оксана наотрез отказывалась рожать; причину такого решения не разглашала. Пришлось ехать на такси, хоть мне и пришлось испытывать нервотрёпку во время всей поездки – думаю, вы понимаете, почему; это, кстати, вторая причина, почему я не мог усидеть на месте. Расплатился с водителем, и тот поехал обратно. Подошёл к дому, который, по внешнему осмотру казался каким-то заброшенным. Не уехала ли Оксана? Я задумался о ней. Как она? До сих пор ждёт? Или нашла кого-то другого? – что было логичным, так как до меня давненько, ещё до ДТП, доходили слухи, что она женщина распутная и бегала по мужикам у меня за спиной. Мне не терпелось увидеть её реакцию на моё возвращение, поэтому прошёл во двор.
Опасения того, что в здесь давно никто не живёт, подтвердились, стоило открыть дверь. Двор весь зарос травой. Пырей доходил до пояса, жёлтые одуванчики выбивались из-под тротуара, крапива преобладала над остальной растительностью. Все постройки, что возвели я и мой отец, попросту развалились. Лишь изба продолжала стоять.
У меня возникло дурное предчувствие.
Смотря под ноги, чтобы не наступить на какой-нибудь ржавый гвоздь (в мою коллекцию болячек не хватало только заражения крови), медленно продвигался к входу в избу. Миновал коридорчик, где от пола осталась одна-единственная доска, с трудом открыл дверь и прошёл внутрь.
Внутренний интерьер дома поразил меня куда больше, чем двор. Он не казался таким нежилым. Напротив, создавалось ощущение, что дом обитаем, и кто-то был здесь недавно. Но это могли быть какие-нибудь бичи, доживающие свою опущенную жизнь хоть в каком-то пристанище. Не судить же их за это…
