Хотя на страницах этой книги немало разного рода подробностей как былой, так и нынешней жизни Парижа, в ней нет последовательного рассказа об этом городе. Скорее – просто вспышки памяти, настоянные на долгих наблюдениях, размышлениях, на прочитанных и написанных страницах, крупицы парижской реальности, кажущиеся мне красноречивыми и важными. И уж конечно, это далеко не бесспорные и вовсе не окончательные суждения о городе, который я полюбил с детства и с годами люблю все больше.
Десять лет назад я написал книжку «В поисках Парижа, или Вечное возвращение». Она имела некоторый успех, переиздавалась и в 2010 году даже была переведена и напечатана на французском языке издательством «Noir sur Blanc».
Тогда же к Году России – Франции – 2010 издательство «Слово» предложило мне написать «вариант» этой книги. Варианта не получилось, была написана новая книга, сохранившая все же известное родство с предыдущей.
Готовя обе книги к новому изданию 2015 года в «Азбуке», я убрал остававшиеся повторы и дополнил «Неуловимый Париж» новыми сюжетами и многочисленными подробностями, позволившими отчасти изменить название. Но вновь убедился в том, что и растущее знание о Париже по-прежнему не дает приблизиться к этому городу и делает его все более и более неуловимым.
Надеюсь, читатель различит здесь Париж, увиденный по-прежнему вполне субъективно и пристрастно. Любовь объективности не взыскует.
Вид с Монмартра
Гостиница на бульваре Сен-Мишель
У каждого две родины – его собственная и Париж.
Томас Джефферсон[1]
Прожив неделю в Париже, я как нельзя лучше понял Францию, прожив в ней три года – совершенно не понимаю ее.
Курт Тухольский[2]
Уже много лет, приезжая в Париж, мы останавливаемся в одной и той же гостинице на бульваре Сен-Мишель.
Гостинице больше века. О ней упоминает путеводитель 1904 года. В честь находящейся рядом École des Mines[3] она называется «Hôtel des Mines» – «Отель де Мин».
К нам давно привыкли и воспринимают как чудаковатых дальних родственников. Удивляются привязанности к Парижу, делают трогательные поблажки, скидки и маленькие преференции.
Вестибюль сохранил милые следы Belle Époque: стойка для зонтиков в модном тогда гимаровском стиле, томные орнаменты на дверях и деревянных панелях, резные завитушки, украшающие нишу, в которой теперь стоит вполне современный компьютер для постояльцев, желающих выйти в Интернет.
На углу бульвара Сен-Мишель и набережной Сены
В вестибюле – приветливый и неизменный аромат хорошего кофе и чистого, спокойного жилья. Гостиницу все время убирают. С ночи накрыты столики для petit déjeuner[4]: приятное напоминание о том, что и завтра будет новый день парижской неизменной жизни.
Комнаты аскетичны, в них нет стиля, но есть все, что нужно. Стерильная чистота (nickel, как говорят французы) при некотором равнодушии к порядку. Пробка в ванне оторвана и в таком состоянии пребывает годами. Pas de problems! Хозяин мсье Лоран, мастер на все руки (homme savant tout faire), сам исполняет и обязанности водопроводчика (plombier), однажды даже самолично починил лифт, но на все времени у него не хватает. Ему принадлежит еще одна гостиница на бульваре Пастера. Работает он больше всех: случается, подает кофе, метет полы, при необходимости таскает чемоданы клиентов, – в первые годы мы принимали его за самого скромного служащего отеля. Ездит на мотоцикле, ходит в простых клетчатых рубашках. Живет, однако, у Эйфелевой башни, однажды проговорился, что у него автомобиль «порше», и сконфузился. Во Франции стесняются не бедности – достатка.
За дверями отеля нас каждое утро встречает Париж – холодом, теплом, туманом, солнцем, короткими дождями с веселыми пузырями и брызгами, влажным ветром, легким шорохом сухих листьев, осенью и зимой падающих на мостовую.
Гостиница – на нечетной стороне бульвара, в пятом округе (противоположная сторона уже относится к шестому), в квартале Валь-де-Грас (Vale-de-Grâce).
Однако вопрос прохожего, желающего узнать дорогу: «Vous êtes du quartier?» (дословно – «Вы из квартала?»), относится не к административному делению Парижа[5]. Речь просто о среде обитания, ограниченной привычкой, знанием и, конечно, любовью, если ее не сменила раздраженная усталость или неудовольствие местом, где пришлось жить.
Бульвар Сен-Мишель. Остановка автобуса
Шаг на тротуар – и начинается неизменное, кружащее голову смешение настоящей минуты с далеким и недавним прошлым: в Париже всегда ощутимо это особое «вещество времени», в котором едины былое, сущее, непреходящее и мимолетное. Разные эпохи, а интонации чудятся вечными. За порогом куда ни взглянешь – знакомые или просто случайно запомнившиеся лица. Нам неведомы имена, поздороваться можно и с незнакомым: ответят непременно и с улыбкой. С хозяйкой букинистической лавки «Le Petit prince» мы давно уже нежно целуемся, говорим о книжках, погоде и новостях, но ни она наших имен не знает, ни мы – ее. Это не важно.
«Bonjour, Madame». – «Bonjour, Monsieur, comment allez-vous?» – «Très bien, et vous?» – «Très bien, Madame, bonne journée…» Никто не станет в ответ на вопрос: «Как вы поживаете?» – рассказывать, как именно он поживает. Просто непременный, всегда с улыбкой, веселый ритуал, обмен ласковыми утренними фразами с фармацевтом из соседней аптеки, с мотоциклистами, развозящими пиццу, с мусорщиком, метущим улицу. Люди рады друг другу и, не думая о том, дарят собеседнику кусочек хорошего настроения, даже если им самим и не так уж весело.
Османовский дом в мотоциклетном зеркале
Наискосок напротив – решетка Люксембургского сада.
Слово «Люксембург» я узнал семьдесят лет назад, во время войны, из книги «Три мушкетера», которую прочел девяти лет от роду. Что это такое – тогда не понял. Зато в 1960 году, не побывав еще в Париже, в книге о Жаке Луи Давиде писал о днях, проведенных художником в Люксембургском дворце, служившем после Термидора тюрьмой. А в августе 1965 года впервые сидел на скамейке, смотрел, как в бассейне плавают игрушечные кораблики, и не верил в свое счастье. В 1972-м жил у своего двоюродного дяди – почти напротив нынешней нашей гостиницы; в 1977-м – у знакомых на том же бульваре, только ниже, близ площади Ростана.
«Жизнь – постепенная пропажа ошеломительного» (Юрий Трифонов). Эти слова лучшего, наверное, писателя советского времени я постоянно не просто вспоминаю – чувствую именно в Париже. Порой ведь и в этом городе торжествуют темные бесы обыденности, все то, что тот же Трифонов называл «сором жизни». Но здесь так туго, до боли, сплетены начала и концы моей человеческой, профессиональной и литературной судьбы, детские мечтания, первые встречи, тревожные счастливые и горькие мысли, прочитанные, написанные и задуманные книги, настолько перемешаны персонажи реальной истории и герои литературные, что будничное уныние отступает перед ощущением вечного возвращения в город, так долго остававшийся лишь фантомом, Атлантидой, миражом, обителью мушкетеров, – Растиньяка, Сильвестра Боннара, детской моей мечтой, неутоляемой и не угасающей поныне.