Лев Мартынов :-) наслаждается жизнью
4 апреля, 8:17
Большая Грузинская ул., Москва
Закрытая запись
За секунду до пробуждения спящий разум успел-таки породить чудовище: гигантский шмель с лицом генпрокурора и телом, слепленным из мыльных пузырей, вынырнул откуда-то из-за штор и навис над кроватью. Красные крылья, с которыми и дракону не стыдно было бы на публике показаться, трепетали в хаотичном ритме. Шелковая простыня поползла на пол, однако монстр успел пригвоздить её длиннющим жалом. Жужжание звучало угрожающе, хотя и постоянно прерывалось. Дыхалка слабовата.
Жжжжжж.
Пауза.
Жжжжжж.
И опять тишина.
Жжжжжж.
Прямо не шмель, а телефон с вибровызовом.
Лев вцепился в неожиданную мысль, подброшенную древним инстинктом самосохранения. Сквозь защитный кокон режима «Не беспокоить» мог пробиться входящий звонок с единственного номера, а не ответить шефу – в любое время дня и ночи – тяжкий грех. Депутат Кнутов-Пряницкий требовал от своего помощника круглосуточной преданности. Не открывая глаз, нашарил под подушкой мобильник.
– Алло…
Прозвучало это хрипло и жалко.
– Левушка, дорогой! – голос из трубки, напротив, лучился дружелюбием и бодростью. – Ты дома?
Пришлось приоткрыть один глаз и осмотреться. Взгляд метнулся безумным мотыльком от большого окна во всю стену, пробежал по золоченой лепнине на потолке, – что-то виноградно-узорчатое, в античном стиле, – и упал в изнеможении на белоснежный рояль.
– Нет, Альберт Валентинович, не дома. Я вчера с девушкой в клубе познакомился… К ней ближе было ехать.
– Повезло. Я, честно говоря, прежде думал, что твоя кобелиная натура до беды доведёт. А видишь, наоборот выручила, – констатировал депутат, прихлебывая чай. Хотя может быть и коньяк. – Домой не суйся. Они, скорее всего, уже поджидают…
– Кто? – все ещё жалко и хрипло.
– Кто-кто, дядьки в кожаных пальто, – Кнутов-Пряницкий с жадностью всосал ломтик лимона. Сочного, желтого, такого, знаете, из самого сердца Сицилии. Хотя, откуда вам знать, они в России в продажу не поступают, эксклюзивные поставки от итальянских фермеров. – Как раз сейчас идут меня арестовывать…
Первоапрельский розыгрыш? Не похоже. У шефа нет чувства юмора. Да и не шутят об этом, чтоб не накликать беду. Или… Весь апрель никому не верь?
– Люди добрые заранее звякнули, а охранники из окна три машины углядели. Успели лифты заблокировать. Пока спецназ допыхтит до 34 этажа, пока отдышится, да потом ещё в дверях с моими архаровцами потолкается… Короче, я успел сжечь папку с опасными бумагами, прямо в сейфе. Теперь можно и в наручники.
– В наручники…
Лев щипал себя за правое ухо, не участвующее в процессе общения – он всегда это делал, когда приближалась паника.
– Ты совсем пьяный что ли?! – депутат сыпанул в голос ещё пару горстей дружелюбной весёлости. – Разумеется, в наручники. И когда мы выйдем из подъезда, рядом «случайно» окажутся журналисты правильных телеканалов. С камерами и микрофонами. А потом запрут в СИЗО. Не зря мне две ночи подряд моряк в тельняшке снился, все палец к губам прикладывал…
Из трубки повеяло холодом и сыростью. Даже плесенью запахло. Не той, приятной, добавляющей пикантности французским сырам. Нет, черной плесенью, растущей в подвалах и казематах. Образ каменного подземелья, наполовину затопленного и ощетинившегося орудиями пыток, вытеснил из головы все прочие мысли. Здравый смысл жалобно поскуливал где-то в пятках.
– У тебя, Левушка, осталось два часа. Три – максимум. Натягивай штаны и беги.
Панику сдержать не удалось: все тело мгновенно свела судорога. Мышцы деревянные – не пошевелиться. Язык во рту ворочался с трудом, словно весил тонну.
– Ку… куда?
– В ближайший аэропорт. Загранпаспорт с тобой?
Лев попытался вылущить пару горошин из стручка воспоминаний. Вчера вечером из Амстердама прилетел, багаж домой забросил и сразу в клуб. Не переодевался, внизу же таксист с включённым счётчиком. Тик-тик… В кармане пиджака остались оба паспорта.
– Садись на любой рейс в Европу. У тебя же шенгенская виза открыта? Затеряйся на пару месяцев. Лучше на три. Пока я сложности разруливать буду.
Паника. Паника, в каждой клеточке тела. Клеточке… Опять намёк на тюрьму, в самом организме заложен. Паника. Паника!
– Г-где?
– Да хоть в Дортмунде! – взорвался депутат. – Найди кого-нибудь из наших зарубежных партнёров, понадёжнее. Они тебя схоронят…
– Альберт Валентинович, не надо хоронить. Умоляю! Я никому не скажу!!!
– Тьфу, дурак! Спрячут они тебя. Не светись до лета, и все. Больше ничего не требуется.
Паника перешла в новую стадию: тело стало мягким и растеклось по кровати, затопляя ямку, продавленную за ночь в матрасе, разливаясь все шире, перетекая через мирно сопящую Карину (вроде так её зовут?!), капая на паркет и собираясь дрожащей лужицей у кресла. Только здесь Лев нашёл в себе силы встать на ноги, моментально проходя нелегкий путь от амебы до человека прямоходящего. А до человека разумного не удалось эволюционировать. В голове по-прежнему пустота, которую заполняет голос шефа.
– И выдумай повод, чтоб уехать красиво. Пусть выглядит не как бегство, а будто ты отпуск взял и личные дела устраиваешь. Невесту сочини, свадьбу скорую или ещё что-нибудь, далёкое от нашей работы. Пооригинальнее, да? С безуминкой… Напиши в Фэйсбук, или где ты там регулярно отмечаешься. А если все же перехватят – в Москве или за кордоном, – молчи. Про все молчи. Особенно про лес!
Последние слова депутат произнёс шёпотом, а дальше все перекрыл оглушительный хруст – вот как, оказывается, трещит красное дерево, когда дверь кабинета выламывают из косяка. Щепки во все стороны, вперемешку с короткими гудками.
Лев застыл в идиотской позе. Поймал свое отражение в зеркале на дальней стене и покраснел: тридцатилетний красавец с высокими скулами и идеальным носом, плечи широченные, кубики на животе, правда, уже давно заплыли жирком, но не критично… Знойный мачо, а корячится с поднятой ногой и недонадетой штаниной. К счастью позор длился недолго. Человек прямоходящий рухнул на дубовый паркет, скатившись по дарвиновской лестнице назад, к бесхребетным амебам.
От шума и грохота проснулась Карина (или как там её). Приподнялась на локтях… Лев давно заметил, что каждая женщина из всего многообразия движений, выбирает именно те, что подчеркивают достоинства её фигуры, отметая остальные за ненадобностью. А в наиболее эффектных позах обязательно замирает не меньше, чем на пять секунд: пауза даёт возможность мужчине пережить чудное мгновенье. Запомнить навсегда, как она приподнялась на локтях, потягиваясь и выгибая спину; как волосы безудержным потоком волнистых завитушек рассыпались по её плечам, соскальзывая на обнаженную грудь; как губы, чуть прикушенные от избытка эмоций, застыли в беззвучном призыве; а взгляд из-под ресниц отрезвлял и пьянил одновременно.
