– Вот же чертовки, немки эти, подумал Иван выходя из подвала. – Сказали сидеть – сидят как мыши, орднунг у них… Наши бабы давно бы меня кочергой огрели, не говоря уже о том, что собаку натравили бы. Собака, кстати, красивая – породная немецкая овчарка, зовут Марта. Он вдруг вспомнил своих деревенских барбосов, рот у которых не закрывался никогда, брехали на всё подряд 24 часа в сутки.
Иван был по происхождению из новгородской деревни, как все годные призван в июне 41-го, через год получил ранение, долго валялся в госпиталях, после чего был наконец-то комиссован и направлен на завод мастером механического цеха. Цех этот точил болванки для снарядов, потом завод вывезли из Пскова в Челябинск. Иван был достаточно образованным человеком, закончил автодорожный техникум, и, видимо это решило его судьбу при распределении в Восточную Пруссию для восстановления немецкого паровозного завода.
– Вон дом, выбирай квартиру и заселяйся, сказал с весёлой усмешкой комендант района Понарт. Иван посмотрел на дом, на добротную дубовую дверь, и пошёл заселяться. Поднявшись на третий, последний этаж, он всегда мечтал жить в небоскрёбе, после бревенчатой-то избы, он остановился, выбирая влево или вправо. 5-я или 6-я? Вспомнилось мальчишеское «шестерить», и он выбрал квартиру справа, номер пять.
Пиликнул звонок, дверь открыла немка лет тридцати пяти – сорока, высокая и стройная, из-за неё выглянула девочка лет 14-ти, и убежала куда-то вглубь необъятной квартиры.
– Kommen Sie bitte rein (*заходите) сказала белобрысая немка, Иван вошел в коридор и споткнулся о взгляд крупной немецкой овчарки, которая своими карими глазами, не мигая, смотрела ему куда-то в район кадыка. Собака сделала шаг вперед, и, не боящийся ходить в атаку Иван, похолодел, увидев размер клыков слегка ощерившейся собаки. – Хальт, резко сказала немка, – Зитцен. Собака не сводя глаз с Ивана, села рядом с ней. Иван вытер пот со лба и сказал: – Значит так, распоряжение коменданта, он протянул немке розовый листок, напечатанный на двух языках. Немка прочитала, побледнела, защебетала что-то на своем, позвала дочь. – Ты это, – сказал Иван, – не торопись, до завтра можно, Морген, ферштеен? Немка, кивнула, стараясь не показывать наполненных слезами глаз. – Морген, повторил Иван и не поворачиваясь к собаке спиной попятился за дверь квартиры.
– Куда же мне их девать, – думал он, спускаясь по лестнице. Он надеялся, что дверь откроет старик, проблемой которого станет выселение из предназначенной Ивану квартиры, но вспоминая голубые глаза белобрысой немки, он не мог позволить выбросить её и девчонку просто на улицу, даже при наличии такой серьёзной собаки. Собака, что собака? Пристрелят и все, у каждого первого мужчины в городе оружие. И тогда судьба женщины с дочкой будет и вовсе незавидной. – Проблема, думал и думал он, ситуация.. Проблемы он привык решать, но эта казалась совершенно из ряда вон. Не заметив, он прошел первый этаж, и спустился ниже, оказавшись в подвале здания. Двери далеко не все были с замками, и он открыл первую попавшуюся. Нащупал выключатель, щёлкнул, тусклая лампа осветила подвал, довольно большой, метров двадцать квадратных. В углу угольная куча, как её не сожгли за время войны? Слева полка с банками и огурцами, справа какой-то сундук небольшого размера.
– Ёлки, это же прямо жилище…. Через подвал проходит труба канализации, чуть выломать, можно туда выливать ведро, там же труба с водой – помыться и попить, даже кран установлен. Еду готовить тут негде, придется эту проблему взять на себя, но где готовить на двоих, там и четверо… А, нет, пятеро, псина же тоже захочет есть.
– Ну, решено, завтра переселю их сюда, надо только замок найти, чтобы не нашли себе на голову проблем, подумал Иван. Он открыл сундучок, внутри лежал по-немецки аккуратно разложенный инструмент, а сбоку, прямо для Ивана, лежал замок с тремя ключами. – Ну и славно, сказал вслух Иван, вот всё и устроилось.
Он, посвистывая, поднялся на этаж выше и вышел на улицу, щурясь от яркого солнца. Иван зашагал к зданию комендатуры, которая располагалась в здании бывшей пивоварни Понарт. Пивоварня почти не пострадала от бомбёжек, но этого «почти» хватило, чтобы нарушить строгий немецкий ordnung, принятый при производстве самого знаменитого Кенигсбергского пива. Завод теперь стоял, и непонятно было, заработает ли он когда-то снова, или нет.
– Выбрал? Спросил с непонятной усмешкой комендант. – Так точно, привычно ответил Иван. – И как там? Снова непонятная усмешка. – Бабы были? – Не было никого, зачем-то соврал Иван, вспомнив голубые глаза немки, – Сбежали, наверное…
Он шёл по почти нетронутой немецкой улице, слева стояли двухэтажные, красного кирпича, дома, часто целые, иногда с выбитыми окнами, по обеим сторонам улицы росли сады с цветущими яблонями, и запах цветения уже перебивал запах пыли и гари, который был тут давно, начиная с первой бомбежки англичан Кенигсберга в 1944 году. Наконец, справа показался уродливый серый бетонный вход в бомбоубежище, рядом с которым стояла большая палатка для временно размещённых переселенцев.
– Егор Иваныч, позвал он сына, иди сюда, пойдём вещи собирать. Егор обернулся и кивнул. Он был шестнадцатилетним подростком, очень похожим на отца, такой же высокий и худой, но на лице Ивана отпечатались 4 года войны, ранение и тяжёлый труд, а лицо Егора было светлым и чистым, как бывает только в 16 лет даже во время войны. Копна белых, выгоревших волос и ярко-синие глаза завершали картину подростка, а развитые не по годам плечи делали его со спины похожим на мужчину.
– Завтра утром заселимся, сказал ему отец, тут недалеко. – Ты друзьям своим пока адрес не говори, зачем-то добавил он, потом сообщишь, когда обустроимся.
– Да, не вопрос! Радостно ответил Егор, которому уже очень надоело жить в этой огромной, бестолково организованной палатке, где все соседи были на виду, с их одеждой, запахами, привычками и болячками.
До возвращения отца с фронта, Егор жил с сестрой отца в Самаре, мать его погибла в первый месяц войны от бомбёжки, а отец был призван 22 июня 41-го, еще до знаменитого «Братья и сёстры». Работать пацану пришлось пойти сразу же, что и помогло ему стать физически крепким и развитым парнем.
Утром Иван с Егором двинулись к своему новому жилью. Всю дорогу Иван мечтал, чтобы эта немка, с её глазами, дочкой и собакой, просто испарилась из её же собственной квартиры, как будто их там никогда не было, и вчерашний день ему приснился.