Это цветы моих вёсен, сломанные в тени кокосовых пальм.
Тейшейра ди Мело, «Sombras e sonhos»
Однажды я был далеко от моих товарищей по учёбе, я скучал по отчему дому и плакал.
Был день. Сумерки опустились на гребень гор, и природа будто собиралась исполнить песнопение ночи, тени простирались по долине, и тишина превращалась в торжественный и печальный голос падающих водопадов. Был час полдника в нашем доме, и мне показалось, что я услышал отголосок детского смеха своей младшей сестры! У меня потекли слёзы, и я написал первые в своей жизни стихи, которые озаглавил « Às Ave-Marias» – тоска по прошлому была моей первой музой.
Эта песня была простой и естественной, как пение птиц, и, чтобы сохранить её, я пожертвовал бесполезными страницами, в которых не было даже невинного изящества этих прелюдий!
Затем, позже, на живописных берегах реки Доуру или в низинах реки Тежу, я тосковал по своему гнезду среди лесов и пел; ностальгия погасила мою жизнь, и увиденные равнины Минью не обладали величественной красотой сертанов.
Тогда я был полон энтузиазма и много писал, потому что это уводило меня в тень надежды, которой не суждено было сбыться. В час уныния я разорвал многие из этих страниц, исполненных искренности, и был готов просить бальзам для недавних сердечных ран у могилы; это первые жизненные иллюзии, которые раскрываются ночью и опадают утром, как ароматные цветы апельсиновых деревьев!
Цветы и звёзды, шёпот земли и тайны неба, невинные мечты и смех ребёнка – всё прекрасное и всё великое пришло в своё время, отразилось в волшебном зеркале моей души и запечатлело там свой мимолётный образ. Если в этой коллекции образов преобладает изящный профиль девушки, это объясняется легко: то была дочь неба, которая пришла сыграть на уснувшей лютне бедного сына сертана.
Радостная или печальная, эта книга была написана сама собой, естественно, без усилий, и песни приходили в зависимости от обстоятельств или мест, которые их пробуждали. Однажды полная папка бумаги воззвала ко мне с просьбой подарить ей какую-нибудь судьбу, и именно тогда я решил опубликовать Первоцветы. Потом я убрал многие мрачные песни и сохранил другие, которые составляют мою личную книгу, и после бесконечных капризных изменений смог узреть целый том и представить его сегодня без опасений и притязаний.
Все найдут там песни ребёнка, поэзию юноши и редкие проблески размышлений об учёбе: это сердце, которое распространяется на вечную тему любви и читает свою загадочную поэму при меланхолическом лунном свете наших ночей.
Мой Бог! Что должно быть написано в двадцать лет, когда душа ещё сохранила немного веры и детской чистоты? Я думаю, что всегда будет время стать серьёзным человеком и предпочесть медную монету странице Ламартина*.
Конечно, всё это эксперименты, молодость нетерпелива и в жажде, которая ее поглощает, срывает ещё зелёные лавры и хочет преждевременно настроить струны инструмента, с которым умеют обращаться только зрелость и мастерство.
Сын тропиков должен писать на своём собственном языке – томном, как он сам, горячем, как солнце, что его обжигает, великом и таинственном, как его вековые леса; страстный поцелуй музы должен вдохновить на эпопею, подобную As Timbiras*, и пробудить скучающее вдохновение от уныния, которое его убивает. До тех пор, пока следим за смелым полётом поэта, создавшего поэму «I-Juca-Pirama"*, мы, начинающие певцы, – лишь второстепенные голоса, которые теряются в великом оркестре: наша единственная заслуга в том, что мы не молчим.
Мои «Первоцветы» – не более чем букет сезонных цветов, только обещающих принести осенние плоды – цветов, которые завтра сломает ветер.
Рио, 20 августа 1859.
123
