Уже около сорока минут Герман неподвижно сидел на табурете. Если бы кто-то увидел его со стороны, то решил бы, что это его очередная скульптура, которую он оставил сушиться перед обжигом. По всей мастерской были разбросаны влажные тряпки, чьими запахами пропиталось всё помещение, включая самого Германа.
Кувшин, что недавно покинул печь обжига, нахально улыбался создателю своей свежей трещиной. Как он мог допустить такую нелепую ошибку? Если бы это увидели люди, что платят по тысяче за мастер-классы Германа, они бы уничтожили его своими отзывами в интернете.
Он отчётливо представлял эти злобные буквы:
«Мастер „бьёт по рукам“ новичкам при том, что свои у него растут из задницы».
И всё в таком духе.
Над кувшином Герман трудился дольше всего, ведь семьдесят процентов цены всей композиции состояло в основном из этого изделия. Набор кружек он слепил за один вечер, даже сложный рисунок был нанесён достаточно быстро, а вот кувшин отнял два дня. Теперь эти два дня были прожиты впустую.
Он не сводил глаз с проклятой трещины и, погрузившись в молчаливый траур, не заметил, как в мастерскую зашли.
– Вы его гипнотизируете, что ли? – раздался голос, и это было так неожиданно, что Герман, вскочив, опрокинул табурет. Тот прилёг прямо на ногу посетителя, но мужчина, кажется, даже не обратил на это внимания.
– С ума сошли – так пугать?! – от неожиданности у ремесленника прорезался фальцет. Он держался за сердце, перепутав лево и право, и жадно втягивал воздух ноздрями.
– Я стучал.
– Не слышал, – уже своим хриплым басом буркнул Герман и вернул табурету вертикальное положение. – Мы закрыты, звоните завтра, а лучше – в понедельник.
– Прошу прощения, но мне нужно сейчас, – слова эти не сопровождались нахальным тоном, но сами по себе были крайне беспардонны.
– Сейчас я занят, и у нас по записи, – Герман старался сохранять самообладание, но после выходки кувшина сделать это было крайне сложно.
– Я заплачу Вам, сколько скажете, – произнёс мужчина, но его лоснящийся на свету пиджак, подобные которому надевают разве что охранники в супермаркете, и выпирающий наружу облезлый ремень говорили: «У меня есть ровно столько, сколько это стоит, плюс скидка».
– Нет времени, у меня уборка.
– Я заметил, – мужчина уронил свой взгляд на большую мокрую тряпку, прикрывающую засохшую лепёшку глины на полу. Герман лишь хмыкнул в ответ.
– Вы, насколько я слышал, самый уважаемый скульптор в городе, мне Вас рекомендовали как настоящего профессионала, мастера своего дела, и я позволил себе решить, что свою работу могу доверить только лучшему, то есть Вам. Но раз у Вас нет времени, я, пожалуй, пойду в «Старую вазу», – мужчина развернулся на пятках и шагнул в сторону двери.
– Они тоже закрыты, – слукавил Герман, не желая демонстрировать слабость.
Этот наглец только что сделал две вещи, которые взломали Германа как отмычка – дешёвый замок. Во-первых, он похвалил его, даже не так – он назвал его лучшим. А потом сказал, что другие, кто бы они ни были, тоже считают его лучшим. Подобная похвала всегда действовала на Германа как блесна на голодную рыбу: стоит поманить блестяшкой, и крючок уже плотно сидит внутри жертвы. А во-вторых, он заговорил о конкурентах, а это был серьёзный удар под дых самолюбию скульптура.
– Я смотрел в интернете, написано, что работают до восьми – как и Вы.
Герман небрежно вытер руки очередной тряпкой и, смахнув с глаз шторку из редких сухих каштановых волос, достал мобильный.
До восьми оставалось ещё полчаса.
– Что там у Вас? – без особого интереса, но уже гораздо приветливее поинтересовался Герман.
– Пустяк, мне нужно вылепить одну фигурку, вот такого размера, – обозначил гость габариты руками.
– Можно поконкретнее?
Герман сделал вид, что вернулся к уборке и ему некогда угадывать мысли.
– Конкретнее: мне нужно слепить голубя.
– Голубя? – снова повернулся скульптор лицом к гостю.
– Голубя, такого, как у Вас на настенных часах нарисован.
Герман глянул на дверь и увидел над косяком кружок старых нерабочих часов с голубями на циферблате.
– И правда, голуби, – странно, что за пять лет работы в этой мастерской он ни разу не обратил внимания на голубей, но это и неважно, – вам свисток, что ли, сделать? – он сложил пальцы в замок и дунул сквозь него так, что воздух резанула слабая трель.
– Нет, мне просто голубя. И размером с голубя, чтобы как настоящий был – с лапками и крыльями, без всяких, – мужчина показал руками свисток.
– Правильно ли я понимаю? Вы пришли сюда за полчаса до закрытия, – клиент кивнул в ответ, – и просите срочно слепить вам голубя?
– Верно.
– И до завтра никак не подождать?
– Нет, боюсь, что завтра уже будет поздно.
– Почему? – Герман не особо хотел знать, ему просто нравилось издеваться над этим странным субъектом, от которого исходил запах прелой сырости и, кажется, формалина.
– Потому что завтра он уже не сможет летать.
– Угу, – ремесленник сделал вид, что понял, а затем схватил треснутый кувшин за ручку и сделал «трёхочковый» бросок через всю мастерскую. Изделие ударилось об угол и, расколовшись на кучу уродливых черепков, ссыпалось в большое мусорное ведро.
– Зачем Вы это сделали? – задал гость вопрос.
Но в его голосе напрочь отсутствовали эмоции. Все слова звучали строго в одной тональности, напоминая плохую озвучку старых кассетных фильмов.
– Потому что это – брак, – отчеканил Герман и продолжил собирать тряпки с пола и рабочего стола.
– Жаль такую красоту. Разве нельзя было починить, замазать?
– Нет, я не занимаюсь ремонтом бракованных вещей. Всё должно быть идеально с первого раза. Больше это не повторится, – набивал себе цену мастер и в то же время давал обещание самому себе.
Он подошёл к гончарному кругу и принялся очищать его от засохшего сырья.
– Вы очень строги к себе, – мужчина не сводил взгляда с Германа, наблюдая за его приготовлениями.
– Если бы Господь был так же строг к себе, то в мире не было бы больных и уродливых детей с хроническими заболеваниями и неправильно сросшимися конечностями, – сказал Герман, не поворачивая головы и продолжая заниматься своими делами.
– Сравниваете себя с Господом? – голос клиента заметно изменился, теперь в нём проклюнулся азартный задор и насмешка.
– Нет, просто привёл Вам пример отношения к работе, – совершенно спокойно ответил Герман и, открыв дверцу верстака, достал оттуда пакет с чем-то красным внутри, а затем звонко шлёпнул его об стол.
– Не думаю, что Господь считает свои создания браком.
Эта тема, кажется, была больной для нежданного посетителя.
– Что ж, у него нет конкурентов, он вправе делать что угодно. Давайте закроем эту тему? Я сделаю Вам вашего голубя и не возьму с Вас больше положенного, – немного раздражённо оборвал философскую дискуссию Герман.
