Отгремел, прямом смысле слова отгремел пушками, фанфарами, литаврами, фейерверками, на весь Санкт—Петербург отгремел праздник, вернее, торжество в честь помолвки старшей дочери Светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова Марии и императора Российского Петра II.
Гости разъехались, шум, музыка, оживление стихли, огни погасли, и город умиротворенно погрузился в сон.
Новоиспеченный нареченный тесть царя князь Меншиков лежал в своей постели и слушал тишину, и казалось ему, что в целом мире не спит он один. Успокоиться было нелегко. Как пришлось постараться! Сколько обсуждений, согласований! Еще накануне светлейший имел подробнейшую беседу с церковными иерархами, в ходе которой была окончательно утверждена церемония. Ее совершил Феофан Прокопович после молебствия и в присутствии всех членов Верховного тайного совета, Сената и Синода, а также генералитета и иностранных посланников. Потом шли поздравления обрученных и будущего тестя, затем развлечения, застолье… Силясь заснуть, Меншиков по старинной привычке перебирал в голове дела на следующий день и на ближайшее время с той разницей только, что, как правило, его хватало на минуту-две, а тут пролетел не час и не два. С одной стороны, немудрено: судьба подарила такую честь, о которой он и мечтать не смел.
«Парадокс, но истинно. Поставил целью, – да, стремился, что есть мочи, – да, а мечтать, что так и выйдет не дерзал. Шутка ли без пяти минут тесть императора, причем, императора-ребенка. Двенадцать лет, нечто взрослый! Сколько в сем заключено! И власть безграничная, и несметное богатство, (хотя его и так не счесть), и ответственность, и работы непочатый край, а опасностей, сказать на каждом углу – ничего не сказать. – размышлял светлейший князь. С великими предосторожностями, чтобы не разбудить жену, он в сто первый раз перевернулся с боку на бок. – Объяснил бы мне кто, зачем мне все это. Вот опять!» – поймал себя на новой, совершенно не свойственной ему мысли светлейший.
В последнее время он сам себя пугал и сам себя отказывался понимать. Ему в голову постоянно лезла одна и та же мысль, вернее, фраза: «зачем мне это все?» Даже сегодня, когда помолвка состоялась, когда наступил полный триумф, она вдруг выскочила из какого—то закоулка сознания и давай вертеться в голове. Смешно признаться, но испортила удовольствие полностью.
«Да, отвлекся, – одернул себя Александр Данилович, – Значит, завтра же распоряжусь, чтобы мне подготовили чертежи и эскизы дворца для Петра. Велю не мудрствовать, задействовать имеющиеся наработки. Поставим его рядом с моим, пусть, пожалуй, даже сады смыкаются, после поглядим, разделять ли. Решено, остальное я определю, когда с архитекторами говорить стану. Срок дам минимальный, буквально, дни. Чертежи фундамента и подвалов, пусть немедля предоставят, и сразу заложим. Пока Петрушу я перевезу к себе. Найду, как обосновать, как уговорить. Выделю ему его собственную половину. Утром прикажу готовить лучшие комнаты с видом на Неву. Он в деда, любит на воду, на корабли глядеть. У себя мне проще будет проследить, чтоб учился старательно. Пока я в силе и могу государственные дела вести, ему следует образование получить такое, чтоб ни один монарх в мире не мог с ним тягаться. Не поскуплюсь, учителей хоть откуда, за любые деньги выпишу… Господи, и зачем мне… – вот опять! Что—то у меня с головой не ладно, что ли? Спать давно пора, спать! Да разве поспишь! Здесь я Петрушу и от ненужных влияний лучше уберегу. Однако, чем уберегать, надежнее лишних начать удалять. Перво—наперво, займусь отправкой его тетушки Анны Петровны с мужем и двором в их Гольштинию. И срочно епископа Любского попрошу пожаловать. Надеюсь, удастся и Елизавету Петровну пристроить подале. А—то всех с ума свела. Остальных бы пусть, да мой названный зятек который год на нее так засматривается, что у меня дух перехватывает, а ей хоть бы что, будто и невдомек… Ой, и зачем мне это, нет, право, зачем! Пресытился я и интригами, и властью, и могуществом, и богатством, больше не лезет! А остановиться не могу! Спать! Спать! Спать! От бессонницы бред в голове! Встать выпить зелья какого, что ли? Пожалуй, попробую тихонько, Дарья, на славу разоспалась, не обеспокою,» – прервал свои размышления Светлейший, прокрался к двери, выскользнул из спальни и побрел к шкафчику, где его жена хранит настойку от нервов и для сна.
Зная, что лекарство пьют каплями, Меншиков решил «не чикаться» и плюхнул себе с полрюмки, разбавил водой, сморщившись выпил, передернулся, прошелся несколько раз по комнате, полюбовался в окно на белую ночь и, решив, что начинает действовать направился на место.
Укладываясь снова в постель, он напомнил себе, что завтра с нареченным тестем – на охоту в Петергоф, поэтому выспаться просто необходимо и, действительно, быстро и крепко заснул, успев, правда подумать, «и зачем?..».
Обосновать, согласовать и организовать переезд в свой дом императора Петра II (или Петруши, как князь мысленно называл юного царя) Меншикову удалось без помех и труда. Приближенные и родственники были слишком заняты своими переживаниями последних событий и не готовы были ни противостоять светлейшему, ни даже перечить. Очень поспособствовал двухнедельный выезд в летнюю резиденцию Петергоф. Юный царь страстно любивший, природу, охоту и приволье так увлеченно наслаждался каждым мгновение долгожданного удовольствия, что не вникал ни в какие обсуждения по поводу будущего. Ему дорого было настоящее и только им он жил. На что светлейший князь как раз и рассчитывал. Меншиков не жалел ни времени ни сил, чтобы доставить императору, как можно больше удовольствий. Ему казалось важным, чтобы юный монарх сразу после помолвки ощутил, как окрасилась, улучшилась его жизнь, чтобы в его сознании помолвка и дальнейшие любимые увеселения увязались воедино. Князь никогда не увлекался охотой, но ради большой цели шел на мелкие жертвы, – вместе с Петром он не единожды выезжал на псовую охоту. Разумеется, князь не бросал своих обязанностей и оставлял Петергоф то наведаться в собственную загородную резиденцию Ораниенбаум, то в Кронштадт для осмотра работ, вел и другие дела, но удовольствия императора эти две недели стояли для светлейшего на первом месте.
Остальное шло своим чередом. Переговоры с министром гольштинского двора Бассевичем по поводу возвращения герцога Гольштинского с женой (старшей дочерью Петра I Анной) на родину продвигались гладко и скоро. В основном потому, что со смертью императрицы, став названным тестем императора, Меншиков мог позволить себе не скупиться. Он ещё давно прикинул, что отбытие Анны с супругом станет ему в копеечку. Но проплачивать сиё мероприятие полностью из своего кармана светлейшему не хотелось. Дело терпело отлагательства, а сопротивление со многих сторон было значительным. Не желала сама Анна, ее отчаянно поддерживала Елизавета, почему—то постоянно скулили в уши императрицы наследник престола Петр и его сестра Наталья. Упирался Бассевич, сильно надеявшийся после частенько хворавшей Екатерины протолкнуть к трону Анну с ее супругом герцогом Гольштинским, сама императрица была не расположена и так далее, и так далее. Теперь картина изменилась. Анна после смерти матери пребывала в апатии, Петруша (император) отвлекся. Многим, коли Анна не взошла на престол вслед за матерью, ее судьба стала безразлична, а Бассевичу, чтобы не тянуть резину Меншиков пообещал миллион рублей сверх брачного контракта, и вопрос был решен. Миллион есть миллион.
