–Оля, пойдём в музей.
– Не хочу.
– Ну тогда в театр. Там премьера. Говорят, интересно…Мария присела на кровать, погладила подругу по спине.
– Не хочу.
– Оль, ну нельзя же так…
– А как можно? Может у тебя и правила есть?
Ольга с шорохом перевернулась. С худого лица в обрамлении темных, но словно неживых волос смотрели ярко-зеленые глаза. Опять плакала. Так бывает, что во время слёз глаза меняют цвет. Вот и обычные серо-зеленые сейчас смотрелись как бутылочное стекло. Красивая ведь девка была… Была…
– Какие правила, горе ты моё? Маша вздохнула, хотела обнять подругу, но та отстранилась.
– Как правильно горевать. До какого числа можно, а после уже ни-ни. И слёз сколько. До литра еще допустимо, а после уже моветон. Так да?
– Ну зачем ты так. Я же пытаюсь помочь…Мы все хотим помочь…
Укор подруги был справедлив. И Ольга взяла подругу за руку, взглянула в тревожное лицо.
– Да. Я знаю. Прости.
Она так часто говорила это слово "прости". В последнее время. "Прости, мама, что не могу его забыть", " Прости, что я опять порчу всем настроение своими неуместными слезами", "Прости, что не поехала с вами на юг". Прости. Прости. Прости.
– Я знаю, что со мной не просто. А теперь и вообще вот… Может и вправду…
Оля натужно улыбнулась, вытерла слезы. Спустила ноги с кровати.
– Да, ты права, Машка. Прости. Надо да, собраться, и куда-то выйти. А то ведь действительно с ума сойду. Куда ты там предлагала?
– В музей? Машка посмотрела подозрительно, удивляясь этой её покладистости.
– Да. Отлично. Пойдем в музей. Это просто чудо.
– Тогда айда собираться!
Подруга разулыбалась, распахнула дверцы шкафа и схватив кучу одежды, вывалила ее на кровать…
В последнее время Ольга действительно была невыносима. Срывалась на знакомых и незнакомых людях. Могла броситься с кулаками. Почему?! Как они смеют ходить, улыбаться, жрать суши или пиццу, когда его нет. И уже никогда не будет…
Он ведь тоже любил и пиццу, и суши, и смеяться. Открыто и так заразительно, что совершенно невозможно было сердиться. И ему прощались все косяки.
" Не вини их, – говорила мама, – у них свои печали". Да, это понятно, что свои. Но это невыносимо тяжело. Вот вчера вы смеялись и разговаривали ни о чём. Обсуждали фильм, быть может, или дурацкий видосик в сети, спорили о том, какие обои купить в детскую. А теперь… его нет. И детская уже… Как это сказал агент по продаже недвижимости? "Не актуально". Точно. Не актуально. Слово то какое, хорошее. Обезличенное. А то, наверное, она вцепились ему в лицо ещё там, в старой квартире. А так сдержалась. Зацепилась за канцелярит. Так и продала и квартиру, и вещи. Себя бы еще куда деть… И воспоминания…
Вот машину заносит. Колёса идут юзом, визжат тормоза. Вот машина вылетает в овраг " Долина мертвых". Девушка и не верила, до этого дня. Что вправду – долина мёртвых. Опасный холм, овраг с двух сторон. Не сбросишь скорость, всё. Дальше дороги нет. Никто не верил, до тех пор, пока… Крестов было много. Больше, чем обычно бывает по обочинам трасс и венки с напоминанием: где, когда и кто. Почему, вот только не пишут. Кто-то пьяным за руль, кто-то лихачил, выпендривался перед друзьями или девушками. Они вот ругались. И главное то повод был какой-то дурацкий. Толи она, толи он, купили не то, что нужно, или не по той цене. Главное, что в какой-то момент Вадим выпустил руль, повернулся к ней. Далее обрывки памяти и слов…
Машина переворачивается раз и второй. Плюхается днищем на камни, ползет вниз. Она открывает глаза. Лобовое стекло разбито, как и лоб, на котором набухла здоровенная шишка. Тошнит. Во рту привкус крови. Всё плывёт и кружится. Хочется спать. Отодвинув подушку безопасности, пытается повернуть голову. Получается плохо.
– Вадим.... – голос сиплый.
Тишина.
– Вадим? Вадим! Вадим!
Его сидение пусто. Темнота.
После слышался вой сирены. Сирен. В полубреду, кажется, что это они во всём виноваты. Сирены. Как будто это они, подобно своей дальней родне, заманивают нас в свои сети, из которых уже не выбраться. А вот в больнице было хорошо. Белые стены, добрые улыбчивые доктора. И море успокоительного, от которого можно только пялиться в окно или спать, спать…
Оля выжила, он – нет. Точка.
А в музее было людно и шумно. Толпы школьников, иностранные туристы, сувениры, яркие пятна картин. Чего? Кого? С трудом разбирая, куда идет, Ольга просто перетаскивала себя из зала в зал. Радом что-то жизнерадостно тараторила Машка. Потом замолчала.
– Оля, смотри…
– Что?
– "Письмо на фронт"
У маленького стола не особо много людей. Пачка бумаги и несколько дешевых ручек.
– Не хочешь? Машка рассматривает стол, – ну написать… Поддержать наших ребят. Там говорят сейчас жарко. И бои сильные.
