День подходил к концу. Солнце склонялось к горизонту, тени становились длиннее, веяло прохладой. Мариам медленно шла по пыльной улице, почти не осознавая, куда направляется. В голове было пусто. Все кончено! События последних дней развивались так стремительно, что она не поспевала за ними и теперь была в полной растерянности. Арест Исуса… и теперь казнь, назначенная на завтра… Все кончено! Если сегодня утром она была уверена, что Исуса освободят, просто не могут не освободить, то вечером полная отчаяния, она уже ни на что не надеялась. Никто из учеников не пришел на площадь, никто не стал кричать «Исус» и просить о помиловании. Толпившийся сброд дружно выкрикивал имя своего приятеля Вараввы, радуясь предстоящей встрече. Где теперь те, кто сопровождал Исуса в его странствиях?! Где те, кто клялся в любви и верности?! Вчера Мариам пришла к ним, звала пойти на площадь просить о помиловании Учителя. Никто ее и слушать не стал, они ее никогда не слушали и почти не замечали, но и не прогоняли. Она ходила между собравшимися, в одном из тех мест, где встречались обычно. О чем они говорили? О том, что Учителю уже не помочь, а им надо думать в первую очередь о себе. О том, что при встрече в людных местах, лучше не здороваться и делать вид, что незнакомы… и еще о чем-то таком, что не укладывалось в ее сознании и памяти. Они говорили, что, возможно, Учитель совсем не тот, за кого себя выдавал, что дыма без огня не бывает и, может быть, Иуда поступил не так уж опрометчиво, донеся на Исуса. Кто станет казнить неповинного? Где он, Господь, которому так молился Учитель? Где его милосердие и любовь к сыну нареченному и единственному? Почему он молчит и не испепелит своим гневом тех, кто посмел коснуться его чада? Нет его! Здесь что-то не так и в это лучше не вмешиваться. Да, будет лучше, если не вмешиваться. Если Учитель – есть сын Господа нашего, то за него боятся нечего, Господь не даст свое дитя в обиду. Если же, он самозванец и преступник, то здесь, тем более, вмешиваться смерти подобно. Сам пойдешь его дорогой. Власти такого не прощают. Поговорив, люди разошлись в разные стороны. Где они теперь? Да и какой смысл их искать? Вчера все было сказано и теперь каждый сам за себя.
От отчаяния и горя, от того, что второй день ничего не ела, силы почти оставили ее. Она подошла к шершавой стене ветхого здания, и прислонившись к ней, стояла теряя сознание. Темные круги плыли перед глазами, хотелось пить, в горле першило от сухого воздуха и пыли. Все кончено! Девушка села на теплую землю, прислонилась к стене, закрыла глаза и замерла. Все кончено… ей казалось, что время остановилось, жизнь замерла и больше ничего уже не будет. Все кончено… и не было сил плакать, говорить, идти…
– Долго ты здесь будешь сидеть!?
Мариам открыла глаза. Солнце уже село, сумерки были прозрачны и тихи. Оглядевшись, увидела здоровенного мужчину в форме солдата. Лицо солдата не вызвало у нее страха, хотя голос был угрожающе свирепым. Ни слова не говоря, попыталась встать, но от резкого движения голова закружилась сильнее, в глазах потемнело, и она провалилась в вязкую, липкую темноту. Пришла в сознание от приятного прохладного вина, разбавленного водой, которым пытался напоить ее тот, кого она приняла за солдата. Наверное, она что-то говорила, пока находилась без сознания? Ужас охватил ее от одной этой мысли. Сейчас нельзя рисковать, завтра Ему может понадобиться помощь и поддержка. А вдруг этот человек слышал, как она кричала на площади имя любимого? Там было полно солдат. Ее слова терялись в зычных выкриках дружков Вараввы. А когда она попыталась пробраться вперед, сквозь толпу грязных, в оборванной одежде мужчин, то поняла, что это выше ее сил. Потные тела прижимались к ней, уродливые лица приближались к ее лицу, руки пытались забраться под одежду.
– Ну что, полегче? – солдат держал у рта Мариам кружку с напитком. Прохладная струйка стекала по шее, затекала внутрь, под рубаху и щекотала кожу. Девушка попыталась улыбнуться и поблагодарить солдата. Он улыбнулся в ответ и спросил:
– Кто он тебе, брат?
«О ком это он?» – подумала она.
– Да ты меня не бойся. И у меня есть сестра, такая же пичуга, как ты. Она бы тоже пришла, если бы со мной что-то подобное произошло. Она меня любит. Так, любишь брата? – солдат говорил сам с собой, совсем не ожидая ответа на свои вопросы. Да и девушка еще была очень слаба, чтобы говорить. Почувствовав это, он сунул кружку с жидкостью в руки Мариам и жестом, не терпящим возражений, показал, что надо выпить. Прохладная влага мягко заполняла тело, оно благодарно ответило ей теплом и легкой истомой. Идти по-прежнему никуда не хотелось, да и солдат больше ее не прогонял. Улица была безлюдной, сумерки сгустились, и в тени стены ее хрупкая фигурка в темной одежде была почти не заметна.
– Работа у меня не трудная, – говорил мужчина, – но тяжелая. Это кажется, что охранять арестантов просто, но на самом деле тяжело, потому что к ним приходят родственники или приятели. Просят разрешения поговорить или передать что-нибудь. Это запрещено, ведь в передаче может быть пилка или нож. Прогнать-то их просто, но трудно устоять перед деньгами, которые предлагают как плату, за возможность общения. Вот я и нахожусь постоянно между двух огней: брать деньги и рисковать или не брать, прогнать, и спать спокойно, но с пустым брюхом. Деньги за охрану мне платят, но их всегда не хватает. Вот и с этим арестантом мне не повезло. К нему никто не приходит, вот только ты одна. А завтра его казнят, так что заработать не получится… Сколько дашь? Солдат замолчал, ожидая ответа.
Мариам поняла, что вопрос был предназначен ей, и не знала радоваться ли такому повороту событий или огорчаться. Денег у нее не было! Упустить возможность увидеть любимого?! Ну, уж нет! Мариам взяла солдата за руку и начала говорить. Она смутно понимала, о чем говорит, о чем просит. Из-за выпитого вина, хоть и разбавленного, в голове все путалось. Мысли бежали впереди, язык за ними не поспевал, слезы текли ручьем. Всхлипывая, запинаясь, девушка говорила, говорила… Ей казалось, что все сказанное раньше, не убедительно и надо сказать еще что-то такое, что окончательно убедит солдата в том, что она потом ему заплатит столько, сколько он скажет, любые деньги, только бы разрешил! Девушка сняла с себя серьги и ожерелье. Не бог весь что, но сейчас это все, чем может отблагодарить доброго человека за возможность увидеть Учителя, прикоснуться к нему, услышать его голос. Страж взял украшения. В темноте не было видно их ценность, может это и к лучшему, вздохнул и начал возиться с запором. Тяжелая дверь скрипнула и приоткрылась. Прежде чем пропустить внутрь девушку, он сунул ей в руки прохладный сосуд и кружку, потом почти втолкнул Мариам в темноту арестантской. Дверь, жалобно вздохнув, захлопнулась и наступила тишина.
