Иван Тургенев - По поводу «Отцов и детей»

По поводу «Отцов и детей»
Название: По поводу «Отцов и детей»
Автор:
Жанр: Публицистика
Серии: Нет данных
ISBN: Нет данных
Год: Не установлен
О чем книга "По поводу «Отцов и детей»"

«…дело было в августе месяце 1860 года, когда мне пришла в голову первая мысль «Отцов и детей», этой повести, по милости которой прекратилось – и, кажется, навсегда – благосклонное расположение ко мне русского молодого поколения. Не однажды слышал я и читал в критических статьях, что я в моих произведениях «отправляюсь от идеи» или «провожу идею»; иные меня за это хвалили, другие, напротив, порицали; с своей стороны, я должен сознаться, что никогда не покушался «создавать образ», если не имел исходною точкою не идею, а живое лицо, к которому постепенно примешивались и прикладывались подходящие элементы…»

Бесплатно читать онлайн По поводу «Отцов и детей»


Я брал морские ванны в Вентноре, маленьком городке на острове Уайте, – дело было в августе месяце 1860 года, – когда мне пришла в голову первая мысль «Отцов и детей», этой повести, по милости которой прекратилось – и, кажется, навсегда – благосклонное расположение ко мне русского молодого поколения. Не однажды слышал я и читал в критических статьях, что я в моих произведениях «отправляюсь от идеи» или «провожу идею»; иные меня за это хвалили, другие, напротив, порицали; с своей стороны, я должен сознаться, что никогда не покушался «создавать образ», если не имел исходною точкою не идею, а живое лицо, к которому постепенно примешивались и прикладывались подходящие элементы. Не обладая большою долею свободной изобретательности, я всегда нуждался в данной почве, по которой я бы мог твердо ступать ногами. Точно то же произошло и с «Отцами и детьми»; в основание главной фигуры, Базарова, легла одна поразившая меня личность молодого провинциального врача. (Он умер незадолго до 1860 года.) В этом замечательном человеке воплотилось – на мои глаза – то едва народившееся, еще бродившее начало, которое потом получило название нигилизма. Впечатление, произведенное на меня этой личностью, было очень сильно и в то же время не совсем ясно; я, на первых порах, сам не мог хорошенько отдать себе в нем отчета – и напряженно прислушивался и приглядывался ко всему, что меня окружало, как бы желая поверить правдивость собственных ощущений. Меня смущал следующий факт: ни в одном произведении нашей литературы я даже намека не встречал на то, что мне чудилось повсюду; поневоле возникло сомнение: уж не за призраком ли я гоняюсь? Помнится, вместе со мною на острове Уайте жил один русский человек, одаренный весьма тонким вкусом и замечательной чуткостью на то, что покойный Аполлон Григорьев называл «веяньями» эпохи. Я сообщил ему занимавшие меня мысли – и с немым изумлением услышал следующее замечание: «Да ведь ты, кажется, уже представил подобный тип… в Рудине?» Я промолчал: что было сказать? Рудин и Базаров – один и тот же тип!

* * *

Эти слова так на меня подействовали, что в течение нескольких недель я избегал всяких размышлений о затеянной мною работе; однако, вернувшись к Париж, я снова принялся за нее – фабула понемногу сложилась в моей голове: в течение зимы я написал первые главы, но окончил повесть уже в России, в деревне, в июле месяце. Осенью я прочел ее некоторым приятелям, кое-что исправил, дополнил, и в марте 1862 года «Отцы и дети» явились в «Русском вестнике»…

Я испытал тогда впечатления, хотя разнородные, но одинаково тягостные. Я замечал холодность, доходившую до негодования, во многих мне близких и симпатических людях; я получал поздравления, чуть не лобызания, от людей противного мне лагеря, от врагов. Меня это конфузило… огорчало; но совесть не упрекала меня: я хорошо знал, что я честно, и не только без предубежденья, но даже с сочувствием отнесся к выведенному мною типу[1], я слишком уважал призвание художника, литератора, чтобы покривить душою в таком деле. Слово «уважать» даже тут не совсем у места; я просто иначе не мог и не умел работать; да и, наконец, повода к тому не предстояло. Мои критики называли мою повесть «памфлетом», упоминали о «раздраженном», «уязвленном» самолюбии; но с какой стати стал бы я писать памфлет на Добролюбова, с которым я почти не видался, но которого высоко ценил как человека и как талантливого писателя? Какого бы я ни был скромного мнения о своем даровании – я все-таки считал и считаю сочинение памфлета, «пасквиля», ниже его, недостойным его. Что же касается до «уязвленного» самолюбия – то замечу только, что статья Добролюбова о последнем моем произведении перед «Отцами и детьми» – о «Накануне» (а он по праву считался выразителем общественного мнения), – что эта статья, явившаяся в 1861 году, исполнена самых горячих – говоря по совести – самых незаслуженных похвал. Но господам критикам нужно было представить меня оскорбленным памфлетистом: «leur siege etait fait»[2] и еще в нынешнем году я мог прочесть в Приложении № 1-й к «Космосу» (стр. 96), следующие строки: «Наконец, всем известно, что пьедестал, на котором стоял г. Тургенев, был разрушен главным образом Добролюбовым»… а далее (на стр. 98) говорится о моем «ожесточении», которое г-н критик, впрочем, понимает – и «пожалуй, даже извиняет».

* * *

Господа критики вообще не совсем верно представляют себе то, что происходит в душе автора, то, в чем именно состоят его радости и горести, его стремления, удачи и неудачи. Они, например, и не подозревают того наслаждения, о котором упоминает Гоголь и которое состоит в казнении самого себя, своих недостатков в изображаемых вымышленных лицах; они вполне убеждены, что автор непременно только и делает, что «проводит свои идеи»; не хотят верить, что точно и сильно воспроизвести истину, реальность жизни – есть высочайшее счастие для литератора, даже если эта истина не совпадает с его собственными симпатиями. Позволю себе привести небольшой пример. Я – коренной, неисправимый западник, и нисколько этого не скрывал и не скрываю; однако я, несмотря на это, с особенным удовольствием вывел в лице Паншина (в «Дворянском гнезде») все комические и пошлые стороны западничества; я заставил славянофила Лаврецкого «разбить его на всех пунктах». Почему я это сделал – я, считавший славянофильское учение ложным и бесплодным? Потому, что в данном случае – таким именно образом, по моим понятиям, сложилась жизнь, а я прежде всего хотел быть искренним и правдивым. Рисуя фигуру Базарова, я исключил из круга его симпатий все художественное, я придал ему резкость и бесцеремонность тона – не из нелепого желания оскорбить молодое поколение (!!!)[3], а просто вследствие наблюдений над моим знакомцем, доктором Д. и подобным ему лицам. «Эта жизнь так складывалась», – опять говорил мне опыт – может быть, ошибочный, но, повторяю, добросовестный; мне нечего было мудрить – и я должен был именно так нарисовать его фигуру. Личные мои наклонности тут ничего не значат; но, вероятно, многие из моих читателей удивятся, если я скажу им, что, за исключением воззрений на художества, – я разделяю почти все его убеждения. А меня уверяют, что я на стороне «Отцов»… я, который в фигуре Павла Кирсанова даже погрешил против художественной правды и пересолил, довел до карикатуры его недостатки, сделал его смешным![4]

Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru


С этой книгой читают
В новую книгу из серии «Малая книга с историей» вошли избранные произведения писателя, поэта, публициста, драматурга и переводчика Ивана Сергеевича Тургенева. В сборнике вы найдёте малоизвестные сказки классика русской литературы второй половины XIX века: «Степовик», «Капля жизни», «Самознайка», «Сказка-притча о серебряной птице и жёлтой лягушке», а также драматические произведения «Последний колдун» и «Людоед».Иллюстрации для этого издания созда
В творчестве автора «Отцов и детей» и «Записок охотника» повести и рассказы с загадочным, мистическим и даже мрачным оттенком занимают совершенно особое место – тайны души и странные, малопонятные явления всегда интересовали Тургенева. «Призраки», «Собака», «Клара Милич», «Песнь торжествующей любви» и другие произведения, вошедшие в этот сборник, – это истории о призраках, о влюбленности, которой не помеха даже смерть, о таинственных снах и свида
Любовь – одна из главных тем в творчестве Ивана Тургенева. В сборнике «Ася» вы найдете рассказы о любви во всех ее оттенках и многообразии. Потрясающий слог автора погружает читателя в удивительный мир чувств и эмоций.Обложка и две внутренние иллюстрации от популярного молодежного художника.В издание входят: «Ася», «Первая любовь», «Несчастная», «Вешние воды», «Песнь торжествующей любви».
Проза Ивана Тургенева, пожалуй, самая изящная. Самая живописная в русской классической литературе. Пейзажи писателя красочны, точны и подробны, пронизаны щемящей сердце меланхолической поэзией. Так же детально и живо выписаны тургеневские характеры. Русский аристократ Дмитрий Санин знакомится в Германии с молодой девушкой Джеммой. У нее есть жених, но ради вспыхнувших чувств к Дмитрию она уходит от него. Пара собирается пожениться. Ради материаль
Впервые под одной обложкой собраны литературоведческие работы известного петербургского поэта, лауреата Григорьевской премии 2011 г., представляющие собой не только превосходно написанные эссе, но и новаторские научные статьи, знакомство с которыми сулит читателю отнюдь не локальные открытия. Статьи об известных (В. Маяковский, Н. Гумилев), а также незаслуженно забытых и полузабытых писателях первой трети ХХ века. Особо следует отметить очерк «Мн
Наше время вывернуло наизнанку многие истины, по которым человечество жило тысячелетиями. Автор пытается вернуть их на свои места и назвать своими именами. Настоящий сборник включает критические статьи о нынешней внутренней политике российской власти, возможных перспективах развития нашей страны, её главных целях и смыслах, о значении России для всей цивилизации.Автор утверждает, что российская национальная идея, которую в интеллектуальных кругах
Школа, завод, работа, развлечения, отдых, друзья – жизнь, описываемая в этой книге с предельной откровенностью. Это попытка передать настоящую атмосферу жизни в стране, которой больше нет, через свои ощущения – чувства ребенка, подростка, юноши, взрослого человека.Эта книга о времени, в котором мы прожили свои лучшие годы в СССР, написанная с достаточной иронией, иногда с сарказмом, иногда с юмором.Не всегда детские игры, походы и праздники…
Книга по-настоящему проведет по тому естественно природному пути, который приходится преодолевать нашим душам после физической смерти. Обрисует она также и обратный путь домой для последующего воплощения в реальную жизнь. Вся информация имеет строго научный окрас и приближает читателя к истинно природному пониманию существа жизни, как на Земле, так и далеко за ее пределами.
Благодаря талантливому и опытному изображению пейзажей хочется остаться с ними как можно дольше! Смысл книги — раскрыть смысл происходящего вокруг нас; это поможет автору глубже погрузиться во все вопросы над которыми стоит задуматься... Загадка лежит на поверхности, а вот ключ к развязке ускользает с появлением все новых и новых деталей. Благодаря динамичному сюжету книга держит читателя в напряжении от начала до конца: читать интересно уже посл
Благодаря талантливому и опытному изображению пейзажей хочется остаться с ними как можно дольше! Смысл книги — раскрыть смысл происходящего вокруг нас; это поможет автору глубже погрузиться во все вопросы над которыми стоит задуматься... Загадка лежит на поверхности, а вот ключ к развязке ускользает с появлением все новых и новых деталей. Благодаря динамичному сюжету книга держит читателя в напряжении от начала до конца: читать интересно уже посл
Эта книга – волшебная палочка в важных разговорах, переговорах и управленческих взаимодействиях.Вы познакомитесь с алгоритмом сложной коммуникации, который закладывает фундамент для формирования таких важных лидерских навыков, как конструктивное решение конфликтных ситуаций, управление командой, мотивация сотрудников, управление изменениями и многих других. Выполняя упражнения, вы научитесь готовиться к беседе, настраиваться на собеседника и вест
Черное остается черным, а белое – белым, пока идет игра на уничтожение. Так было и так будет.