Она хотела сына. Пацана. Мальчишечку. И, конечно, пусть он будет похож на отца.
Не очень высокий, но с фигурой, словно вылепленной рукой искусного скульптора: мощная шея, развернутые плечи, накачанные руки и крепкие ноги абсолютно идеальной формы. На нем вечно были какие-то застиранные шорты, давно потерявшие свой цвет, и чудом державшиеся на бедрах, обнажая совершенно плоский живот. Лёгкая небритость и выгоревшие волосы, спускающиеся до плеч небрежными прядями. Похоже, их владельцу было абсолютно неважно, как он выглядит.
Он был на работе. Спасатель на Сочинском пляже. Раскалённая галька под ногами, ровный шум, в котором намешано так много: рокот волн, крики чаек – резкие и пронзительные, плач детей, призывы купить мороженное или сфотографироваться с замученной обезьянкой.
Он не слышал этот шум, ставший таким привычным за несколько лет его работы. Не видел, – или делал вид, что не видел? – направленные на него женские взгляды – любопытные, кокетливые, откровенно влекущие.
Стоило ему показаться, девчонки-подростки начинали хихикать и нервно перешептываться; девушки в бикини принимали выгодные позы и снимали солнцезащитные очки; матроны постарше – напротив, очки надевали, усаживаясь так, чтобы их расплывшиеся тела занимали меньше места в пространстве, втягивали животы и небрежно опускали лямочки от купальника с пышных, словно непропеченных, плеч.
Он ни с кем не пересекался взглядом, не перебрасывался словом или шуткой. Он был на работе и от его внимания и умения сосредоточиться на главном зависели жизни людей.
И если вновь приехавшие отдыхающие ещё на что-то надеялись, то местные красотки давно поставили на нем крест. Он был абсолютно недоступен. Как горная вершина. Такой же привлекающий взгляды и такой же холодный и неприступный.
Они оказались совершенно случайно в очереди за мороженым на пляже. Был там небольшой киоск, к которому вечно клубилась очередь из отдыхающих.
– Тебе какое? – он неожиданно обернулся, когда до заветного прилавка оставалось пару человек.
– Сливочное, – чуть слышно пробормотала она, не веря происходящему.
– Два сливочных, – он расплатился и передал ей вафельный стаканчик. – Ешь быстрее – тает.
Июльский вечер был душный и не принес ожидаемой прохлады. Они долго гуляли и болтали обо всем и ни о чём. Он неожиданно оказался весьма разговорчивым, а она молчала, больше слушала, кивая и откидывая назад непослушную челку.
Он проводил её санатория, массивное строение которого светилось в темноте, словно огромный корабль.
– Давно у нас? – спросил, внимательно заглянув ей в глаза.
– Почти год, – она встретилась с ним взглядом и торопливо добавила:
– Я здесь работаю.
– Да, понятно, что не отдыхаешь, – он неожиданно улыбнулся ей – чуть снисходительно, но в то же время тепло и располагающе. И эта улыбка мгновенно изменила его лицо, которое все привыкли видеть равнодушно-отстраненным.
– А зовут-то тебя как?
– Влада.
– Вла-да, – по слогам протянул он, словно пробуя на вкус её имя. – И откуда ты такая, Влада?
– Я из Средней Азии, – ей не хотелось называть имя маленького городка, в котором прошли ее детство и школьные годы.
Он, видимо, понял, не стал уточнять и выяснять.
– А я Арсен, – он протянул смуглую руку, с крупной ладонью и неожиданно длинными и тонкими пальцами.
– Слышала, наверное?
Она смутилась, неопределенно пожав плечами. Она нечасто бывала на пляже, но от девчонок на работе не раз слышала об этом спасателе.
– Ладно, Влада, поздно, тебе уже спать пора, – он опять улыбнулся так, как взрослые улыбаются малышам. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Она медленно поднялась в свою комнатушку со скошенным потолком, словно боясь расплескать то тепло, которым окутало её после этого летучего рукопожатия и его прощальной улыбки.
Она была старшей. Первый ребенок в семье, о которой перешептывались, строя догадки и предположения.
В ее родном городке не очень понимали, каким ветром занесло сюда ее мать – тонкокожую блондинку с зелёными глазами и точеной хрупкой фигуркой. Такие браки не приветствовались, да, что там не приветствовались – их просто не было в их Богом забытом городишке.
В отце были намешано немало: узбеки, таджики, бухарские евреи и даже уйгуры. У матери было проще: русские и поляки. Она была учительница младших классов, а отец работал на оптовом складе.
Постепенно ее перестали считать чужачкой и больше не удивлялись зелени ее глаз, тонкому румянцу и светлым волосам, которые она закручивала в невнятный пучок на затылке. Её любили дети и приняли родители. Попасть в класс к Ольге Петровне считалось невероятной удачей. Мамаши судачили, что общего может быть между этой небожительницей с негромким приятным голосом и горлопаном Яковом – коренастым, смуглым, с кустистыми бровями, крупными чертами лица и походкой кавалериста.
Рождение дочки он принял равнодушно – хотел мальчика. Наверное, поэтому и насчет имени не спорил – называй, как хочешь. Ольга назвала ее в честь своего деда Владислава, погибшего на подступах к Берлину.
Влада – тонкое нежное имя, которое отродясь не слышали в этих краях.
Когда из младенца Влада вытянулась в маленькую девочку, стало окончательно понятно, что ни одной точки не досталось ей по линии отца. Тонкие черты лица, нежный румянец, светлые волосы, хрупкость фигурки – все это делало её заморской птицей среди смуглых и черноволосых ребятишек, живущих по соседству и ходивших с ней в один садик.
Такой же смуглой, глазастой и чернобровой родилась Гульнора. Трудно было представить себе менее похожих девочек, чем сестры Исматовы.
Отец, который ждал сына, стал ещё более громким, резким и грубым. Он с недоверием посматривал на Владу, обнимая младшую дочку и хрипло бормоча : эта точно моя. Мать тяжело вздыхала, не пытаясь спорить. Она не выносила скандалов и выяснения отношений и потихоньку выходила во двор или в другую комнату. Это словно подстегивало отца, и однажды поздно вечером Влада услышала из спальни совершенно непонятный шум, как будто уронили что-то тяжёлое, короткий вскрик матери и злобное:
– Мало того, что без наследника меня оставила, так ещё эта на моей шее сидит, вся улица надо мной потешается! С кем прижила?
И снова непонятный шум и умоляющий голос матери:
– Яша, угомонись, дети спят. Обе твои дочки, Богом клянусь!
Хлопнула входная дверь и Влада сжалась, нырнув под одеяло, стараясь превратиться в маленькую точку. В ту ночь отец вернулся под утро, долго стучал, пока мама ему не открыла.
Утром следующего дня все были дома, но отец не вышел к завтраку, а мать было не узнать. Из хрупкой сказочной феи она внезапно превратилась в замученную женщину, невероятно усталую, с потухшими глазами, вмиг ставшими бесцветными и утратившими свою зелень.
