Эта книга для тех, кто нормально относится к мату и ищет себя, при этом понятия не имея, куда идти и что делать. О сквозном одиночестве и попытках найти своё счастье.
Это даже скорее не книга, а идея, история – книги, сценария, фильма, игры. Я пишу его кусками и не уверена, что смогу качественно доделать всё. Граммар-наци убьются читать это, а на редактуру я вряд ли буду его/её отдавать.
Поскольку я являюсь мастером не оправдывать возложенные на меня ожидания, то практически гарантировано: чем выше они у вас будут, тем больше я вас разочарую. А мне и так очково, что просто пиздец, поэтому предлагаю не усугублять.
В 2021 г. меня занесло на форум «Проявись 2.0» Александры Митрошиной, где гостем-сюрпризом оказалась Элизабет Гилберт, писательница, чья книга так отозвалась мне в своё время. И я оказалась в числе немногих, на чьи вопросы она ответила. Лиз говорила тогда много по-настоящему добрых и нужных слов всем, кто рискует творить, создавать, пробовать идти во что-то новое в первый раз. Тогда я услышала от неё именно то, что мне было нужно: каждый имеет право на историю, которую он хочет рассказать. «Я не могу вам обещать, что мир вас примет. Я не могу вам обещать, что вы всем понравитесь. Но одну вещь я могу вам обещать, исходя из моего собственного опыта. Я могу вам обещать, что это изменит вашу жизнь, когда вы начнёте творить свою историю. И вы не будете тем же самым человеком, которым вы были в начале. И мне очень интересно узнать: «Кем вы будете в конце своей истории? Кем же я буду в конце своей книги, когда моя книга закончится?»
А ещё она сказала, что страх никуда не уйдёт, и это чертовски верно.
В своих несбывшихся мечтах я представляла, что я живу в возрождённом тысячелетнем поместье-отеле Рескьо в Умбрии и печатаю свою книгу на ноутбуке, созданном на основе печатной машинки Valentine 1969 года. Узнав о подаренном друзьями Харпер Ли оплаченном годовом отпуске, чтобы она написала всё, что хочется, я и вообще преисполнилась так, что больше и думать ни о чём не могла. Действительность и необходимость работать, чтобы оплачивать кредиты, быстро вернули меня обратно в реальность. Я должна работать, чтобы как-то жить.
И я решила делать что могу с тем, что есть.
Сейчас у меня есть деньги на месяц. Куча исписанных тетрадок, заметок в телефоне, 2000 похеренных заметок при принудительной смене пароля и 2900 вовремя заархивированных на почте. И до сих пор нет финала, с которого все нормальные люди начинают.
Я бы и рада была ничего этого не хотеть и не делать, но просто по-другому не могу. Пусть будет так, как будет. Спасибо, что читаете.
Спасибо Тате Феодориди, Таше Пранокано, Марине Критской и дневнику Лизы Измайловой, Зеленцову С. Н., Элизабет Гилберт, моей фее-крёстной, которая об этом не имеет ни малейшего представления, она и те её слова, свет глаз, улыбка и то, с какой любовью, заботой и нежностью ко всем нам она разговаривала тогда, – навсегда в моём сердце.
Спасибо моему мужу, который оставался со мной все эти годы, когда меня беспощадно ломало и кидало, и просто делал то, что доложен делать, и моей дочери, которую я просто люблю, а также художнику обложки, созданной по моему эскизу.
Ну и, конечно, всё написанное является полностью вымыслом автора.
«…смеясь, кто-то назвал меня артистической натурой без талантов, я никогда не стала бы великой, а маленькой – это тоже не моя роль».
Дневник Лизы Измайловой, вологодской гимназистки
Лёли смотрел в окно.
Там были серые тополя на фоне такого же неба. Тут – зелёные листья бамбука, пуансеттии, орхидеи, мяты и лимона.
Если вот так прищуриться и немного отойти в сторону, чтобы сочный лист закрывал слепящий фонарь, то вполне себе вид на Центральный парк Нью-Йорка.
Трик-трак.
Он проснулся в каком-то пустом помещении. Постепенно гул в ушах свёлся в тишину, а расплывчатые пятна в предметы.
Никакого понимания кто он, где, почему здесь и зачем, куда идти и что он собирается делать.
«Что ж. Будем разбираться по ходу пьесы», – подумалось словно кем-то другим внутри собственной головы.
«Что у нас тут?» – рассеянный полусумрак, столы, стулья, деревянная лакированная стойка, в углу массивные бархатные диваны с ворохом сваленных одеял и подушек. Когда-то здесь было людно, судя по былой добротности. Поблёкшие выцветшие стены, мутное зеркало в витой барочной раме. Надо осмотреться и принюхаться.
«Таак, а вот это уже интересно», – из серо-коричневого капюшона торчало одно лисье рыжее ухо с хрустальной висячей серьгой со звёздами, а одно скорее волчье чёрно-серое. Как только он попытался бросить в зеркало взгляд, чтобы увидеть себя и своё лицо, тут же верхнюю часть его закрыло геометрией пространства времени, тетраэдрической матрицей, образующей бесконечные скалярные уровни кубооктаэдров. «Дерево жизни идеально отображает решётку 64 тетраэдров, где 64 – это наименьшее количество тетраэдров, необходимое для того, чтобы начал формироваться этот фрактальный узор из двух уровней кубооктаэдров на планковском субквантовом масштабе крошечных сферических осцилляторов»[1], – ухмыльнулся он.
«Это что за прямое включение сейчас было?!» – сам подумал, сам завис.
Внезапно дико захотелось спать. Оглянувшись в поиске места, где можно удобно и безопасно устроиться, заметил дверцу шкафа-холодильника, там среди прочего нашлась печёночная котлета, на столе лежала открытая пачка с хлебцами, рядом с ними остывал горячий чайник.
Перекусив, Лёли с носом забрался в ворох подушек и одеял и начал проваливаться в сон. Это всё срочно нужно было переварить и переспать. Мутило. То ли его, то ли пространство, какая-то растроенная зыбь. Всё одновременно и есть, и нет, было и не было, но пока будет.
В лесу стальных нарциссов
В небо вздымались стволы огромных нарциссов, гордо неся белые купола маковок. Внизу, под задымлённой сеткой, воняло гнилью болот и слышно было, как причмокивающе чавкали присоски-пиявки. Вверху парили, искрясь и сверкая коронами, крыльями и вытянутыми соломинками-тельцами, стрекозы. Их жизнь и они сами казались с листьев идеально прекрасными.
«Опять улетел?!» – раздался звоном в ушах огрыз матери – смотри, дозадираешь голову вверх, свалишься вниз в болото и будешь кормом для пиявок и корневищ. «У нас на листьях работать принято, а не в облаках витать. Уу, лисья порода». Серая злая волчья морда женщины осклабилась, лязгнув зубами, нестерпимо заныли глазницы от впившихся осколков оправы очков – и то верно, кроме неё, он никому не был нужен, кто ещё, кроме матери, ему правду скажет. А она вон всю жизнь на него положила, чтоб на лапы поставить, и сама пахала с утра до вечера в листовом цеху, управляя станками и толпой тупых бездельников.
