Февраль 1920 года.
Утро. В избе Игната Алексеевича Анохина готовятся к завтраку. На столе чугунок с пшенным кулешом. Хозяин сидит за столом и режет ножом круглый черный хлеб большими ломтями. В большой густой бороде его видна седина. Хозяйка Мария Петровна раскладывает на столе алюминиевые чашки, деревянные ложки. Старший сын двадцатитрехлетний Николай возле судника моет руки над лоханкой. Воду льет ему на руки из кружки брат Ванятка. Сноха Любаша укладывает в люльку, висящую возле сундука, своего пятимесячного ребенка, поправляет его бережно в люльке.
Л ю б а ш а (воркует нежно над люлькой с ребенком): Лежи, лежи… Гнатик, ты наелся, теперь нам пора… (качает люльку и тихонько запевает) Баю-бай, засыпай, глазки закрывай… Молодец, Гнатик у нас молодец. (приговаривает Любаша и отходит от качающейся люльки, смотрит в окно), Ой, идет кто-то… Боец…
Игнат Алексеевич оторвался от хлеба, повернулся к окну. Николай, вытирая руки утиркой, тоже глянул в окно. Дверь в избу распахивается, и высокий юный красноармеец в шинели с широкими красными полосами на груди и буденовке появляется на пороге.
М а р и я П е т р о в н а (вскрикивает радостно): Егорша! (кинулась к сыну, обхватила его руками).
Е г о р (уронив на порог заплечный мешок, обнимает мать): Мам, раненый я… не шибко жми…
Отец, братья, радостно окружают Егора.
Н и к о л а й: Здоров, здоров!
И г н а т А л е к с е е в и ч: Да-да, выше отца стал. (Помогает сыну снимать шинель). Прямо к столу попал… Откуля шел, из Борисоглеба?
Е г о р (отстегивает шашку): Не, из Мучкапа, в Балашове в госпитале лежал.
Шашку у него из рук тут же выхватил брат Ванятка, отбежал с ней к сундуку и стал осторожно вытягивать ее из ножен.
И г н а т А л е к с е е в и ч: А ранило тебя куда?
Е г о р: В грудь. Клок мяса осколком выдрало. Заживает…
В а н я т к а (разглядывая шашку): Смотрите! Тут написано «Егору Анохину за храбрость… Туха… Туха…
Н и к о л а й: Тихо! Гнатика разбудишь! Дай-ка сюда. (Он взял шашку у брата, вытянул наполовину лезвие и прочитал вслух): «Егору Анохину. За храбрость! Командарм Тухачевский»! Молодец – храбрец! А я у Буденного был…
И г н а т А л е к с е е в и ч: Ну, за стол, за стол! Потом наговоримся. В кои-то веки всей семьей собрались. Привёл Господь! (Крестится на иконы). Марусь, ради встречи сына с фронта можно и по стаканчику. Хоть и утро – Бог простит.
Е г о р (заглядывая в люльку): У нас пополнение?
Н и к о л а й: Сын… Гнатик.
И г н а т А л е к с е е в и ч: Давайте за стол, за стол!
Рассаживаются за столом, разбирают ложки, ломти хлеба и начинают есть.
И г н а т А л е к с е е в и ч: А када выздоровеешь, опять на фронт?
Е г о р: Видно будет, может, в уезде кем пристроят. Я ведь теперь партейный… Коммунист. Эскадроном командовал.
И г н а т А л е к с е е в и ч: А тут тобой Мишка Чиркун командовать будет…
Е г о р: Мишка? Чиркун? Почему он? Разве он не на фронте?
И г н а т А л е к с е е в и ч: Списали с фронта. Подчистую…
М а р и я П е т р о в н а: Говорят он увольнительную у военкома в уезде купил.
И г н а т А л е к с е е в и ч: Мало чего говорят. Мы рядом не были… У нас в Масловке партячейка образовалась, и Мишка в ней верховодит. Все с председателем сельсовета Докиным меряется: кто из них главней на селе. Молодой, а шустрый, не в отца, тот смирный, а этот в деда с материнской стороны пошел. Тот чумовой был, всё деревню булгачил, пока на каторгу не сослали…
Н и к о л а й: Он, Чиркун-то, к невесте твоей сватался.
Е г о р: К Настеньке?
Н и к о л а й: К ней. К кому же еще… Но ты не волнуйся, не отдал дочку поп, на ворота указал.
Е г о р: А Настенька?
Н и к о л а й: Что Настенька? Тебя ждет, даже на масленицу на гулянках не была…
Егор молча перевел взгляд на отца.
И г н а т А л е к с е е в и ч: Пойдем, пойдем мы свататься… мы уж с отцом Александром заводили разговор, он не против. Ровней считает: он – поп, а я комиссаром был в Масловке при Керенском… В воскресенье пойдем… А то из под носа девку уведут… Но сперва обговори с ней сам, а то придем, а нам от ворот поворот.
Е г о р: Так я прямо сейчас к ним сбегаю.
М а р и я П е т р о в н а: Ну да, прям сейчас вскочишь и помчишься людей булгачить. Ешь, успеешь…
Вдруг на улице песня взвилась. Егор не донес ложку до чашки с кулешом, замер, прислушался. Молодой озорной голос чисто и звонко выводил:
Тигры любят мармелад,
Люди ближнего едят.
А дальше с присвистом, с посвистом лихим, разухабистым: видно, не один был певун.
Ах, какая благодать
Кости ближнего глодать!
И подхватили дружно, ахнули, рванули на всю деревню задорные голоса:
Э-э-эх, рыбина-соломина,
Это все хреновина! Эх-ха-ха!
Елки-моталки
Получай по палке!
Е г о р (недоуменно): Что за ар¬харовцы?
И г н а т А л е к с е е в и ч: Троцкий идет… Не дай Бог, остановятся… Хучь бы в другую деревню…
М а р и я П е т р о в н а (крестясь): Господи, царица небесная! Николай Угодник, пронеси и помилуй!
Е г о р: Почему Троцкий?
И г н а т А л е к с е е в и ч: Продовольственный отряд имени Троцкого… Маркелинская песня, черт бы его побрал. Не надо и беса, коли Маркелин здеся. Прости меня Господи! (перекрестился размашисто).
Н и к о л а й: Его комиссар Максим пострашнее самого Маркелина будет. Змий!
Е г о р (у отца): А ты всё в сельсовете?
М а р и я П е т р о в н а: Я ему кажный день твержу: выйди, выйди из сельсовета, неча тебе там делать…
И г н а т А л е к с е е в и ч: Выйдешь, хуже будет. Врагом сочтут…
М а р и я П е т р о в н а: А так они тебя другом считают? Знают теперь, знают, кто «Мирской приговор» писал. Ты б его хучь спрятал подальше! К бабе Грушке отнеси, к ней не пойдут. А к нам припруться, разыщут… и разговор короткий, по этапу или пулю… Они на руку скоры, спорить не будут.
Е г о р: Что за «Мирской приговор»?
