Майский вечер весь пропитанный девическим смехом совершенно не радовал девушку восемнадцати лет по имени Кристина.
Старшая сестра выходила замуж и в доме царила предсвадебная суматоха.
– Кто же в мае женится, – ворчала бабушка, подшивая кружева к подолу свадебного платья, – всю жизнь маяться!
– Это предрассудки! – смеялась невеста, кружась по комнате в одной сорочке.
– Смотри, не улети, стрекоза! – погрозила пальцем бабушка.
– Я бы улетела, – с восторгом произнесла Надежда и протянула руки к окну, – если бы могла!
– Ты счастлива? – с грустью спросила сестру, Кристина.
– Еще как счастлива! – расхохоталась Надежда и, схватив младшую сестру, пустилась в пляс.
– Наплачешься! – пригрозила бабушка.
Но внучка лишь отмахнулась и запрыгала беззаботным кузнечиком по квартире.
– Чего не ложишься спать? – прикрикнула на старшую дочь, мать.
Мать торопилась привести в порядок отцовский костюм, накрахмаленная белоснежная рубашка уже висела на плечиках, в бельевом шкафу.
Отец сидел на диване в нижнем белье, в полной прострации.
– Отчего ты диван не разложишь? – сгоняя отца и легко превращая диван в двуспальную кровать, спросила Надежда.
Кристина достала из шкафа постельное белье, подушки, одеяло.
– Родители, вы с ума сошли, второй час ночи, а вы до сих пор не спите! – выговаривала Надежда, укладывая отца в постель. – Вам предстоит такой тяжкий день!
– Доченька! – неожиданно расплакался отец.
– Ну и раскис! – пробурчала бабушка, появляясь в дверях комнаты.
Невеста обняла отца.
– А меня? – ревниво потребовала мать.
– И меня! – заплакала Кристина.
– Прямо хороните! – покачала головой бабушка, пока без пяти минут молодая, обнимала отца с матерью и младшую сестру.
– В самом деле, прекратите реветь! – потребовала Надежда, размыкая объятия, и устремилась за бабушкой.
– С дочерьми всегда так, – утирая слезы, пожаловался отец, – вот и ты скоро улетишь из гнезда, бросишь нас с мамкой!
– Не улечу! – покачала головой Кристина. – Мой жених не существует!
– Как это? – не поняла мать, вытирая мокрые от слез глаза.
Кристина бросилась в детскую, которую делила с сестрой, здесь, в большой картонной папке у нее хранились карандашные наброски.
– Разве, он реален? – продемонстрировала она родителям десяток рисунков с изображением прекрасного, как бог, молодого мужчины.
– Почему бы и нет? – удивился отец. – Ведь откуда-то ты срисовала его?
– Нашли чему дивиться! – вмешалась бабушка. – Его многие люди в лицо знают!
– И ничего не многие, – обиделась Кристина, – он, наверняка, лишь мне снится!
Бабушка пренебрежительно фыркнула:
– И в кого ты такая глупая, не пойму!
Кристина, молча, прибрала рисунки в папку, момент откровения, навеянный общими слезами, прошел. Повеяло дыханием отчуждения, смиренно вздыхая, отправилась она в детскую, где, сидя на подоконнике еще долго глядела на мигающие звезды, слушая, как укладываются спать ее родные, сестра в детскую так и не заглянула, осталась ночевать в комнате у бабушки и Кристина затосковала, так тоскует ребенок-сирота в детском доме и не с чем сравнить то горе, то чувство одиночества, которое охватывает душу брошенного человечка, разве с состоянием безнадежно влюбленного человека!..
– Вот так, добавь сюда немного белого и будет подходящий оттенок, – говорил, стоя за ее спиной, мастер, Егор Павлович Грошев.
– Гляди, подруга, как он возле тебя вьется! – когда мастер отошел к другим студентам, заметила Ленка Кузнецова, считавшая себя подругой Кристины.
В ответ Кристина лишь пожала плечами, с недоумением провожая фигуру сорокачетырехлетнего препода.
– Он мне в отцы годится, – перенося на акварельный лист восхитительный вид на березовую рощу, напомнила она Ленке, – у меня мать того же года рождения, что и Егор Павлович, а отец на три года его старше.
– Ну и что? – выпятила нижнюю губу Ленка. – Вот если бы мне он оказывал такие знаки внимания, я бы своего не упустила!
Произнесла она со значением в голосе и, не скрывая зависти, поглядела на льняные волосы Кристины.
– Почему одним все, а мне ничего? – вздохнула Кузнецова и брезгливо провела рукой по собственным волосам настолько жидким, что сквозь пряди виднелась розоватая кожа головы.
Тут надо пояснить, в один день, не выдержав мук черной зависти, Кузнецова перекрасила свои темно-медные волосы на белые, чтобы хоть немного походить на подругу, но не рассчитала с шевелюрой. У Кристины волосы были густые, волнистые, свободно спускающиеся по плечам, а у Ленки – мышиный хвостик.
Новый цвет волос Кузнецовой, Кристина едва ли заметила.
В училище она приезжала одна, из другого района города и Ленке Кузнецовой приходилось томиться на крыльце, чтобы ее встретить.
– Будто на свидании, – говорила она с натянутой улыбкой.
– А ты не встречай, – равнодушно роняла Кристина и, повесив курточку на крючок в раздевалке, шла, не оглядываясь, в классы.
Сказать, что подобное отношение не бесило Кузнецову – ничего не сказать.
Втайне она мечтала, чтобы Кристина подвернула ногу или «залетела» от Грошева и бросилась ей на шею, со слезами и жалобами на судьбу.
