На столе перед Мирой ворох детских писем. Идея пришла в голову директору приюта и преподавателю духовности… «Боже, ну почему это должно называться именно так – преподаватель духовности!» – Мира скривилась. Так вот эти двое – директор с преподавателем – в канун Нового года и Рождества дали детям задание написать письма. Тема «О чем я попросил бы Бога»1. И теперь стопка исписанных листов попала к молодой воспитательнице.
«…Сегодня в школе сказали, что ты есть. Здравствуй!»
Мира засмеялась.
Бог, наверное, тоже.
Особенно потому, что Данилка, которому на днях стукнуло десять, еще год назад не умел ни читать, ни писать. А теперь, смотри-ка, аккуратные такие строчки, и почти без ошибок…
«Я бы попросила ума своим родителям, а то они меня совершенно не понимают…» – это Аселя.
Мира вздохнула. Отец (уж неизвестно который по счету) у девчонки вечно пьян. Мать тяжело болеет, много работает и навещает дочь только по большим праздникам…
«А цветы у тебя получились значительно лучше, чем человек!»
Мира прямо-таки услышала сердитое сопение Тимсона. И, улыбнувшись, представила, как этот всегда серьезный семилетний мальчишка описывает Богу свое видение мира.
Удивительный парень, Тим, подумала Мира. Никто ведь им, как следует, не занимался. Родители глухонемые оба, только бабушка, и та почти слепая. А он с пяти лет знает весь алфавит, пишет лучше ровесников и знает наизусть огромные отрывки из Пушкина…
Мира посмотрела в окно. Там начинался снег, и завхоз Ахмет со старенькой Асей Петровной при свете фонарей колдовали над елкой, растущей в небольшом палисаднике. Утром дети проснутся, и увидят, что к ним пришел праздник.
«Знаешь, а у некоторых людей на сердце ставни…» – начала письмо одиннадцатилетняя Зухра. После того, как умерла ее мать, и их квартиру присвоили черные риэлторы, девочка почти год жила на улице, побиралась на базарах, питалась, чем придется. И про «ставни на сердцах» она, наверное, может написать целую книгу.
«А не мог бы ты сотворить еще немножечко доброты? Нам сказали, ты все можешь. Сделай, пожалуйста, так, чтобы у Аси Петровны ноги больше не болели очень сильно. С наилучшими пожеланиями, Света…»
«Я понял, интернат – это такое место, куда отправляют детей за плохое поведение родителей…»
А это Даурен, ему тринадцать, и…
Мира поймала себя на том, что плачет, когда на бумагу упало несколько капель. Она поспешно промокнула письмо, которое читала, постаралась успокоиться, но ничего не получалось…
Снег за окнами повалил огромными хлопьями, и Ахмет принялся отряхивать уже наряженную елку. В приюте было совсем тихо, только где-то в коридоре медленно и тяжело шаркали шаги Аси Петровны.
«…Не бойся, Господи, я с тобой!»
Мира едва не рассмеялась в голос. Ну, конечно, это Армашка. Кто еще мог такое написать? Он был добродушный, пухленький, правую руку ему серьезно покалечил отец, когда озверел во время очередной ломки. Он всегда зверел, когда ему требовалась доза. Поэтому теперь Армашкина мама борется за жизнь в муниципальной больнице, а мальчик ждет ее возвращения здесь.
Чистописание давалось ему с большим трудом, а левой рукой он ни писать, ни рисовать упорно не желал. Однако оставался на удивление веселым, беззлобным и, узнав о существовании Бога, первым делом забеспокоился о нелегкой доле Создателя.
«Может, я могу тебе чем-нибудь помочь?..»
Мира снова ощутила ком в горле, на стол упало еще несколько капель. Но тут под дверью кто-то завозился, и воспитательница поспешила вытереть глаза.
Ручка под натиском снаружи дергалась, но не сдавалась. Тогда Мира встала и быстро прошла через комнату.
За распахнутой дверью обнаружился взъерошенный Армашка. Его круглые глаза были больше обычного. Левую руку он держал за спиной, а искалеченной правой пытался открыть неподатливую дверь.
– Это еще что такое! – громким шепотом возмутилась Мира. – Ты почему не спишь?
– Альмира Сакеновна, вы только не ругайтесь, пожалуйста, – затараторил Армашка. – Я по очень важному делу… Понимаете, мы все сегодня письма Богу писали, и все с какими-то просьбами… А праздник же. И я подумал: вот все просят у него, просят, и никто даже не догадается подарить ему что-нибудь… Поэтому я… я… вот.
И, вытащив руку из-за спины, протянул воспитательнице. На растопыренной ладошке лежала шоколадная конфета и какое-то нелепое чучелко, только утром добытое из киндер-сюрприза.
Мира судорожно сглотнула.
– Это совсем маленький подарок, я в курсе, – снова затараторил Армашка. – Но мама всегда говорила, что главное внимание, да же?
– А, знаешь, это ты здорово придумал, – сказала Мира и старательно принимая бодрый и радостный вид. – Поэтому, знаешь, что? Мы ему сейчас твой подарок под елочку положим.
– Под какую елочку? Где?! – просиял Армашка.
– Одевайся, покажу. Только тихо, – сказала Мира и стащила с вешалки свой пуховик…
– Лена, он, кажется, опять что-то там поджег! – соседка в бигуди вопила и размахивала полотенцем. Над лестничной площадкой вполне ощутимо витал дым.
Вторая соседка, Ира, колотила в дверь, крича:
– Виктор Сергеич, у вас все в порядке? Откройте!
– Ох, батюшки, – запричитала Елена Ивановна и, бросив посреди лестницы пакеты с провизией, кинулась к двери. На ходу достала ключ из кармана и протянула к замочной скважине. Но замок щелкнул с обратной стороны, дверь открылась, и на пороге показался чудной старик. Веселые глаза, аккуратная белая бородка, кружевная с вышивкой блуза (явно женская), красный новогодний колпачок. Необъятные семейные трусы в желто-зеленую клетку смешно топорщились, из-под них выглядывали тощие ноги.
За спиной старика клубился мрак. Едкий дым, идущий, видимо, из кухни, уже не вмещался в коридор и, обнаружив открытую дверь, устремился в подъезд.
На лестничной площадке тут же стало темно и душно.
– Ирочка! – обрадовался старик, увидев соседку. – А у нас уже почти Новый год… Скоро будут пироги…
И, пока бигуди с ворчанием покидали площадку, а Елена Ивановна металась по своей кухне, пытаясь обезвредить источник дыма, старик тарахтел:
– Очень-очень будем рады вашему появлению, Ирочка. Вы же к нам заглянете с Васенькой?
Дед схватил девушку под локоть и потащил в квартиру.
– Только обязательно, слышите, обязательно наряжайтесь в костюмы! Это дивная традиция почему-то уходит в прошлое. Я вот очень ее люблю. Видите, какой я нарядный?..
Из духовки было извлечено то, чему предназначалось стать пирогом. А заодно кучка угольков невнятного происхождения. Кучка нещадно воняла и наполняла кухню густым черным дымом. При ближнем рассмотрении выяснилось, что это была старая кухонная тряпка.
