Ирина Белышева - Поэтические переводы

Кларк Гарри. Иллюстрация к рассказу «Морелла» Эдгара По. 1919. Общественное достояние.

Размышляя о забытом, странном, диком, любопытном —

Безотраднее занятье трудно было бы найти,

Скорбь полночную лелеял я бессонной тяжкой пыткой…

Вот тогда-то вдруг услышал стук. «Но кто же мог прийти? —

Бормотал я по пути к двери дома моего, —

Стук у дома моего… Путник, больше ничего…

Стыл декабрь, и злая вьюга привела к порогу друга…»

Завывая пела вьюга. Я же грезил о Ленор,

Горы книг не утоляли глад утраты, и в печали

Слышен был мне дивный хор – в сонме ангелов Ленор…

Думал: «В пепле очага искры гаснут без следа…

Тихо гаснут без следа… Пепел смерти – навсегда…»

Вьюги вой иль сердца трепет, иль ума невнятный лепет,

Штор лиловых пляс игривый – всё тревожило сверх силы,

Голос разума тесня. Участь бедная моя —

Как больно воображенье, как нелепы порожденья!

Всё ж унять хотел я страх – слышный шёпот на губах:

«Это путник, ну его! Путник… Больше ничего!»

Подойдя к двери несмело, перешёл я сразу к делу:

«Кто Вы? Дама? Господин? Я живу теперь один,

И как раз чертовски занят изученьем дисциплин.

Стук ваш будто не расслышал, но как только, – сразу вышел.

Вас прошу меня простить, и сейчас готов впустить…

Открываю вам… Ого..!» – Тьма и больше ничего!

Ужаснулся, с новой силой, я разверстою могилой —

Так меня ошеломило тьмы густое полотно.

В лунном вакууме звуков, как в ушах ритмичным стуком,

В плаче сердца моего гулким эхом отзывался,

Отовсюду раздавался стон, что слышу до сих пор,

Стон мой горестный: «Ленор…» Это я позвал Ленор…

Повторился стук нахальный. «Может это двери спальни,

(Быть хотел рациональным), иль решетки на окне?»

Поскорей захлопнув двери, прямиком вернулся в келью —

Трудно мыслить при луне, чей зловещий свет так ярок.

Всё ж блеснула, как подарок, мысль, витавшая вовне:

«Это ветер лишь всего… Ветер – больше ничего!

Не закрыл, должно быть, ставни…». И теперь – коли глаза мне!

Из раскрытого окна Ворон втиснул два крыла,

Устремился важно, гордо, будто бы походкой лорда,

То садится, то взлетает, то напыщенно взирает,

Водрузился на карниз, где Паллады бюст навис,

Словно нет здесь никого… Сел, и больше ничего.

Совладавши вмиг с печалью, – раздосадован банально,

Я спросил: «Посланник гордый! Статью ты не ниже лорда!

И причёсан благородно. Как зовут тебя в ночи?

(Был он важен и вальяжен, вызывал улыбку даже) —

Отвечай же не молчи! На Плутона берегах

Звали как тебя тогда?» – Каркнул Ворон: «НИ-КАГ-ДА!»

Поразился я невольно безнадёжною довольно

Речью птицы. Озадачен. В антураже столь же мрачном,

Ди́скурс, право слово, вящий: Ворон древний, говорящий,

Бюст Паллады, он верхом! Быть такому только сном!

На Паллады бюст верхом взгромоздился без труда

И как будто навсегда тот, чьё имя «НИКОГДА».

Ворон знал одно лишь слово. Жутким карканьем суровым

Он как будто исторгал всё, что подлинно узнал,

И блистая опереньем, на Палладе замирал.

На недвижном изваянье Ворон тихо замирал…

Я вскричал: «Меня покинешь! Как мои надежды сгинешь!

Ты исчезнешь навсегда!» – Каркнул Ворон «НИ-КАГ-ДА!»

Ворон беспощадно кликал, тишину кромсая криком.

Сломленный ответом гордым всё ж подумал я нетвердо:

«Знать хозяин благородный много горя повидал —

Ограничен арсенал тем, что Ворон не впитал

От него другого слова… Был в отчаянии втолкован

Возглас лишь один тогда: «НИКОГДА» и «НИКОГДА»

Стал мне Ворон симпатичен. Коль в страдании эмпатичен,

Пусть мне будет вместо друга. Кресло развернул по кругу,

Повернув к нему лицом так, что виден бюст торцом.

Тусклый свет, и молодцом – абрис Ворона. Кругом

Тишина вновь наступила. Стал я думать: «Что за диво?

Отчего же он всегда отвечает «Никогда»?

Так сидел я, вопрошая, сам себя в душе пытая.

Зорким глазом, чёрным глазом друг разглядывал меня

И пронзал мою он душу! Больше я его не слушал,

На подушки опустился, в бархат голову клоня

В полудрёме. Свет пробился… Вспоминал я, как она

Здесь склонялась иногда… Ах, теперь уж никогда…3

Помню, воздух вдруг сгустился, благовонный дух пролился,

Предо мною опустился на пол звонко Серафим.

Грешен я, но ангел всё же мою келью посетил…

Пусть страдал, но с этих пор, я забуду о Ленор…

Ах, испить, испить непента4 и не думать о Ленор…

Передышка это, да? Каркнул Ворон: «НИ-КАГ-ДА!»

«Злой пророк! Отродье Беса! Нечисть ты, а не повеса!

Дьявола в ночи засада! Где бальзам из Галаада5?

Исцеленье где? Молчишь! Что ж! Сейчас заговоришь!

Будет ли награда мне – там, за муки на земле?

Долгожданная награда за мученья злого Ада

Будет ли, скажи! Когда?» – Каркнул ворон: «НИ-КАГ-ДА!»

«Злой пророк, отродье беса, ведь и ты чуть-чуть повеса…

Заклинаю всем святым: Богом, небом золотым,

Всем, что дорого тебе, смилуйся, поведай мне!

Там в Раю, когда умру тихим часом по утру,

Встречу ль я Ленор свою, чтобы с нею быть всегда,

С ней остаться навсегда?» – Каркнул Ворон: «НИ-КАГ-ДА!»

«Что ж, сказал ты этим всё, о исчадие твоё!

Врать мастак, и я простак, коль поверил во враньё!

А теперь, прошу покорно, чтобы тотчас же проворно,

Не теряя ни пера, испарился без следа!

Вынь из сердца злобный раж! Возвращайся лживый паж,

Прочь, к Плутона берегам!» – Каркнул Ворон: «НИ-КАГ-ДА!»

Замер грозно вещий Ворон, странный Ворон, чёрный Ворон.

На карнизе под лампадой тень по полу распростёр,

Будто траурный шатёр, слившись с бледною Палладой,

И тяжёлым птичьим взглядом, как у Демона, в упор,

Душу запер мне в шатёр. И душа моя с тех пор

Там осталась… Навсегда… Не воспрянет НИКОГДА…

«Ни ангелам, ни смерти не предает себя всецело человек, кроме как через бессилие слабой воли своей»7