«…страдающая плодотворной импотенцией.»
Гюнтер Кунерт
Оставьте же меня! Пускай поется
Песнь об усердии, в чем я мастак.
Сто строк мое усердие добьется
И рифм двойных полтинник. В общем, так!
Пусть эта песнь, старанье воспевая,
Строку шестую миру принесет
(Уже была), теперь строка седьмая,
Расправив крылья, понеслась вперед.
Никто не в силах, право, состязаться –
Быстрее всех поэзия моя!
Усердие, о братья-кантианцы,
Усердие, что часто видел я
В героях наших. Духом же воспряньте!
Усердие не станет ли венцом?
Но отвлекитесь на мгновенье, гляньте:
Уже строка шестнадцать налицо!
Падет ли дождь, иль небо просияет
Желанной сотней строк! и до сих пор
Усердие мое благословляет
Его апостолов чудесный хор:
«Усерден будь! Все прочее – отходы!
Бедняга же, кто смысла не поймет!»
Услышит ученик старанью оды,
Учитель выразительно кивнет:
«Вперед, вперед!» Останусь верен чувству,
Покуда мысли будут горячи,
Я сотню строк сажаю, как капусту,
Кладу я рифмы, словно кирпичи.
Пускай они хоть месяц не со мною,
Достигну я вершины все равно,
Родится гимн, что будет с кол длиною
И увлечет не хуже, чем кино!
Упорство закипит в геройской драке!
Всех выше я – усердия волна
В прах разметает денежные знаки
Регалии, медали, ордена!
На эти поэтические шаржи
Не искренность подвигла, не любовь;
Строка к строке, подобно грядкам спаржи.
Усердие провозглашает вновь:
Строку сорок один дарю планете!
Сорок вторая уж ее теснит!
Строкою воздух полон сорок третьей!
В ушах сорок четвертая звенит!
Особая понадобится рифма
К строке пятидесятой мне потом –
Быстрей поток стремительного ритма,
Что, словно всадник, потчую хлыстом.
Спешит к заветной линии финальной
Усердие! и пульс внутри застыл!
Строка пятидесятая! Печально,
Как скоро прочь! Триумфа жаркий пыл
Меня торопит снова в путь неблизкий:
Две, три строки, четыре, боже мой, –
Пожалуйста, готово место в списке
Строке случайной, пятьдесят седьмой!
«Как просто и безжалостно похищен
Бесцветных строк тоскливый каламбур;
Тому, кто скромен, лишь духовной пищей
Воздай по праву! Может, перекур?..»
Вот дьявол! Ох, старается, уродец,
Но ни за что меня не завлечет.
От рифмы к рифме, как канатоходец,
Усердие пиитово течет:
Строка шестьдесят пятая, о братья!
Достигните – взываю тщетно к вам, –
Высот моих! О том могу ль мечтать я?..
(Усердие, усердие мой храм!)
Приму, невольно радуясь успехам,
Строку семидесятую в расчет!
Улыбкой возразите или смехом, –
Семидесятая: усердию – почет!
Усердной лиры сладостные звуки
В который раз забвенье принесли, –
«Освобождайтесь из объятий скуки!
Не семьдесят восьмая это ли?»
Нет, нет, всего лишь семьдесят седьмая!
Вот семьдесят восьмую я вершу!
(Ах, строки, прочь, снежинками порхая…)
Уж восемьдесят, милости прошу!
Хоть над строкою восемьдесят первой
Не размышлял особенно поэт,
Стихи толпой раскатистой и нервной
Гнетут его и мучают, – О нет!
Неужто смерть появится с косою,
Которой не был ни один прощен?
И я черкаю трепетной рукою…
С усердием подобным обручен,
Пройдет ли кто тернистую дорогу?
Откроется ли истинная цель?
Иссякнут ли все силы понемногу?
«Так в чем же смысл? Играл ты неужель?!»
Герой напрасно слабостью страдает, –
Ведь прусскому поэту будет честь
В надежде, что с лихвою оправдает,
И радость в строчке девяносто шесть!
Но девяносто семь! Блестящей нотой
Усердие поздравить я спешу
И завершаю песнь строкою сотой:
«Где сорванец, что вешал нам лапшу?!»
