Я посадил у дома клён и куст…
Растут себе и круги нарезают.
Но если на минуту отвлекусь,
Их нет как нет. Возьмут и исчезают.
Подумать только: тут был куст, тут клён,
Где голая земля теперь, пустая,
Куст всякой тварью густо населён,
И клён шумел, птенцами обрастая.
Что странные явления таят?
Зачем пекусь об этих недоумках?
Потом гляжу – опять они стоят.
Местами только поменялись в лунках.
Обычная природы круговерть
Осенняя, за ней зима скупая.
Я спать ложусь, я закрываю дверь —
Они к замку прильнут и колупают.
Откуда родом клён и чей тот куст —
Не ведаю, но как-то привыкаю.
Я просыпаюсь, а мне куст: «Чайку-с?»
И клён в сиропе веточкой макает.
Мой дендропарк: есть говорящий куст,
Прижился клён – закон ему без дышл.
А под кустом табличка – «Златоуст»,
У клёна погоняло – «Шишл-мышл».
«Эй, где вы там?» – опять они вприсяд,
На корточки и трут между собою.
Листву мгновенно сбрасывает сад:
Торчат стволы… с нарезанной резьбою.
Я просыпаюсь. Чай давно прокис,
Попрятались разрозненные тапки.
Стучат в окно: клён безнадёжно лыс,
А на ветвях лоскутики и тряпки.
Был Новый год – и снова новый год,
И тот, кто был моей ручною кладью,
Сто лет назад гулять ушедший кот
Вбежал и притаился под кроватью.
Он там засел, как старый партизан.
Я хвать за шерсть, достал перо и шпоры:
Ну кто ты после этого? «Тарзан», —
Ответил кот и сиганул на шторы.
Ну, ёшкин кот, попробуй только брызнь.
Кошачий дух успел-таки повеять.
Он жаловался: «Грёбаная жизнь!»
Какая, интересно? Их-то девять.
В прихожей отодвинув утюги,
Я поискал, но не нашёл их – хрен там.
Какие у котяры сапоги?
У вечного голодного студента?
Не съеденный бомжами из трущоб,
Кот зашипел, уподобляясь змею,
И пшикнул на паштет: «Чши ещчэ зъещчь ещё б!»
Я сделал вид, что я не разумею.
Наверное, мой кот меня простил
И голову свою подставил лысью.
Не век же ему по лесу грести,
Добычу рыскать, обернувшись рысью.
Замёрзшая оттаяла слеза.
Холодная! Набулькала полтина.
Я поднял тост, но так и не сказал.
Кот отмахнулся: «Пей один, скотина».
Как в Новый год с друзьями хорошо!
Свернулся кот калачиком в кошёлке.
Побыл ещё немного и ушёл…
Сорвался он, повесился на ёлке.
В каморке, среди веников и швабр,
За пузырьками уксусных эссенций,
У бабушки моей жил немец Шваб.
За швабру прятался, когда играли в немцев.
А бабушку он называл бабушка.
Потом, когда закончилась войнушка
И резко изменился интерес,
Шваб растворился. У меня в кармане
Остался от него Железный крест.
Сто раз убитый, он опять воскрес
И появился на большом экране
С моноклем, группенфюрером СС.
Ходили фильм смотрели без затей,
В котором полтора часа, не меньше,
Насиловали женщин, жгли детей,
Потом опять насиловали женщин.
Я тоже мог надеть ему мешок.
От бабушки мне не было бы порки.
Но почему я Шваба не поджёг,
Когда сидел он запертый в каморке?
Дунай не Волга, Волга не Нева,
Но были вены, вскрытые «Невою»,
Со щёк не выбривалась синева,
И щёки отливали синевою.
Ах, Волга-Волга, мать моя родна!
Побила все рекорды по надою.
К тебе ходила девочка одна,
Кровь с молоком, а кровь плыла с водою.
Хотелось тебя вычерпать до дна.
Она звала прирученного волка,
Не подходя к воде, издалека,
Вытягивая руку: «Волга, Волга!»,
И подбегала гордая река.
У снайпера большие на примете,
Прострелена рука или бедро.
Как быстро повзрослели наши дети,
А весили как полное ведро.
Шли водоносы, ускоряя шаг,
С двумя бидонами в оптическом прицеле.
Один был можно, а второй – в дуршлаг.
Вот так и выжили, вот так мы уцелели.
Похожая на Прель Мишлин,
И расписались вот – в апреле,
У тётки воды отошли.
Домашние воды согрели.
В землянке будет новый житель.
Благоволения не просим.
«Ну, покажите, покажите!»
И всё такое, тоси-боси.
Обидам детским несть числа,
Ведь повитухи злые были.
«Водичку я им принесла», —
Отшлёпали и дверь закрыли.
Вдоль берега по заводи пойду,
Ступая, аки по суху, по льду.
По тминному, по минному полям
Без посоха – не верю костылям.
Опоры шатки некуда воткнуть.
Сбегутся шавки? Ногою пнуть.
Чуть оттолкнуться и – благодать!
Слетела бутса – рукой подать.
Пробить от края, спугнув ворон.
В ворота рая… лети, мой дрон.
