Был обычный жаркий день. Как обычно под ногами плавился асфальт, как обычно фонтаны были заполнены купающимися и хохочущими детьми и, желающими охладиться, людьми далеко не детского возраста. А рядом, под большими цветастыми зонтами, сидели перегретые продавцы мороженого. Они не гонялись за покупателями, как в холодную погоду. Покупатели сами вставали в длиннющую очередь и терпеливо ждали своей порции холода, запакованной в блестящую и красивую упаковку. В магазинах было прохладно, однако люди к прилавкам с продуктами или промтоварами не подходили и вставали в очередь только к прилавку с мороженым. Всем было жарко. Всем нужно было мороженое. Москва переживала жару как могла.
На площади "Трех вокзалов" из перехода ближе к Казанскому, вышел молодой человек. Осмотрел площадь, гостиничную высотку, Ярославский и Ленинградский вокзалы. Без интереса глянул на бесконечный поток транспорта и трамваев вдоль Краснопрудной, развернулся и вошёл в здание Казанского вокзала. Там было значительно прохладней. Многоязычный гомон не стихал ни на секунду и постепенно превратился в белый шум. Молодой человек поднял руку и глянул на часы. Если бы сейчас его спросить который час, он бы не смог ответить. Его интересовало время вообще.
В огромном зале, преимущественно зелёного цвета, он увидел бесконечный ряд стеклянных касс. В некоторых сидели кассиры, и эти кассы светились лучезарно и завлекательно, а некоторые были тёмные, как будто в них отродясь никого не было.
– Мне бы до Сочи. Ближайший.
– До Адлера, – ответила кассир, и принялась рассматривать предложения на экране.
– Москва – Адлер, купе, нижнее, через час, поезд отходит в 10:52 – возобновила разговор кассир, – подойдёт?
– А куда деваться, конечно, подойдёт, – ответил он.
– Карточка?
– Да-да. Конечно, карточкой, извините, – и он достал золотую карточку банка. Кассир взяла карточку, поколдовала что-то с клавиатурой и карточкой и вернула карточку молодому человеку. Он безучастно посмотрел на цифры списания за проезд, сунул карточку в карман и двинулся прочь.
Впереди было тридцать минут свободного времени, и молодой человек стал неторопливо рассматривать потолки гигантского вокзала. Потолки в разных залах были одного цвета, но разных оттенков – от бледно-зелёного до тёмно-зелёного, и эти цвета плавно перетекали на стены. Стены были украшены различными барельефами, узорами, золотом и красоту этого разрушали всякие ларьки, киоски, лавки, суетящиеся торговцы и покупатели.
Мужчина вновь посмотрел на часы. До отправления поезда оставалось полчаса. Он оглянулся, пытаясь сориентироваться. Всё кругом было одинаково, никаких признаков направления к перрону. Везде одинаковые киоски, везде кресла для ожидающих и ожидающие в этих креслах, и везде зелёный цвет разных оттенков.
Тут мужчина увидел проход в зал, который мог вести к перронам и побежал к нему. Это был тот самый проход в тот самый зал, и мужчина облегчённо вздохнул. В боковых окнах этого зала он увидел стоящие поезда, отъезжающих пассажиров и людей провожающих их. Где-то в середине зала внезапно стало тихо. Исчез звук разговаривающих людей, людей перекрикивающих друг друга, звук грузовых тележек и топот ног грузчиков и владельцев чемоданов на этих тележках. Исчез даже малейший шорох. Кроме эха, звук которого возникал где-то около пола, устремлялся вверх, к полукруглому потолку, украшенному лепниной, и оттуда шёл вниз, где отражался от пола и, уже ослабленный, снова летел к потолку. Люди шли, но никуда не двигались, колёса тележек крутились в бешеном ритме, но никуда не ехали. Всё двигалось вперёд, но оставалось на месте. Это продолжалось, может одну секунду, может одну минуту, а потом всё вернулось и стало как прежде. Голова на мгновение закружилась, но тут, же прошла.
Мужчина снова посмотрел на часы. До отправления поезда оставалось десять минут. Взяв себя в руки, мужчина побежал к перрону, у которого стоял его поезд. Вагон, в котором было его место, находился в середине состава. Он бежал мимо вагонов с табличками "МОСКВА – АДЛЕР", а его вагона всё не было и не было. Наконец он увидел номер своего вагона и ожидающую у открытой двери проводницу. На вагоне была прикреплена табличка "АДЛЕР – МОСКВА".
"Интересная табличка. А что написано на следующих вагонах"? Он уже восстановил дыхание после неожиданного забега, хотя жара дала о себе знать, сбив ритм даже на этой короткой дистанции.
– Все вагоны этого поезда едут в Адлер, а наш из Адлера? – пошутил мужчина. Проводник сделала вид, что юмора не поняла. Ведь она была на работе. Мужчина предъявил билет, кондуктор долго его изучала и даже понюхала, а затем вернула владельцу.
– Ваше место в купе в середине вагона.
– Благодарю, там я уж как-нибудь сам, – и он со своим незатейливым багажом вошёл в вагон.
– Когда поезд выйдет из санитарной зоны, я принесу постельное бельё. Одеяла не будет, и так жарко, – и проводник кивнула на синее безоблачное небо, откуда солнце испускало на землю свои испепеляющие лучи.
Купе с его местом было в середине вагона. Вдоль коридора была разостлана мягкая красная дорожка и, благодаря ей, он бесшумно дошёл до своего купе и открыл дверь. В купе никого не было.
"И то, хорошо. Около полутора суток не будет необходимости расшаркиваться перед соседями". Он увидел, как в окне медленно поплыл перрон со стоящими людьми, его сменило нескончаемое количество железнодорожных путей, которые, то сходились, то расходились, то уходили в сторону, то снова сходились. Колёса глухо стучали на стыках рельс. Поезд набирал скорость, но Москва всё не отпускала его.
Минут через пятнадцать поезд разогнался и обогнал стоящую на загородном перроне электричку. Сквозь окна электрички было видно, как местные жители выходят, а иные входят в неё, чтобы уехать вдаль дальнюю, а может быть и до ближайшей остановки.
Поезд медленно, но верно набирал скорость. В окне промелькнули Раменки, Коломна. Он вышел в коридор, оставив дверь купе открытой. В конце коридора появилась уже известная проводница. Она была в железнодорожной форме, а с руки свесилось постельное бельё и, судя по всему, в единственном экземпляре. Для единственного пассажира.
– Для меня? – спросил он, когда она поравнялась с ним.
– Для Вас. Для кого же ещё, – он опять пошутил, а проводник опять сделала вид, что юмора не поняла. Ведь она была на работе.
Он слегка подвинулся, чтобы пропустить её в купе и дать выполнять ей её работу. Она тут же протиснулась в купе и начала застилать нижнее место. Закончив, она вышла в коридор и по красной дорожке бесшумно ушла к себе. Там закипал титан.
Войдя в купе, он закрыл дверь и уставился в окно. Там было жарко и это чувствовалось даже сквозь стекло, несмотря на прохладу, стоящую в вагоне. В дверь постучались, отчего зеркало, прикреплённое к ней, исказилось, искажая и всё, что отражалось в нём.
