Автозак въехал на тюремный двор тверского СИЗО ровно в полдень. Со стороны пассажирского сиденья открылась дверь, оттуда выпрыгнул высокий рыжеволосый охранник. Стук тяжелых кирзачей о бетонные плиты тюремного двора гулким эхом отразился от сырой штукатурки, толстым слоем покрывающей кирпичный забор. Ноги по щиколотку утонули в огромной луже. Охранник чертыхнулся, когда фонтан брызг, поднятый кирзачами, ударил по внутренней стороне брезентовой плащ-палатки, и жижа потекла за голенища. Накинув на голову капюшон, он быстрым шагом пересек двор, нырнул под козырек и, стряхнув осевшую на плаще и брючинах влагу, вошел в помещение КПП.
Справа от двери располагалась крохотная, два на два метра, комната дежурного, которую от пропускного тамбура отделяла ячеистая решетка. Сама комната выглядела по-спартански: старый полированный стол, привинченный к стене, два стула, обтянутых линялым дерматином, странного вида тумбочка и кушетка у стены. На фоне древней мебели современный компьютер выглядел как артефакт.
Дежурный охранник бросил на вошедшего хмурый взгляд. В помещении было прохладно, начала отопительного сезона ждать предстояло больше месяца, а погода в этом году выдалась на редкость холодная. Дождь нескончаемым потоком лил две недели кряду, ртутный столбик уличного термометра не поднимался выше десяти градусов, и, ко всему прочему, холодный северный ветер завывал и днем и ночью. Если учесть, что на перекидном календаре, выставленном на столе дежурного, желтые листы с надписью «Сентябрь» успели перевернуть не больше пяти раз, хмурое выражение лица дежурного было вполне объяснимо.
– Здорово живешь, Талихин, – обстукивая кирзачи о порог, бодро проговорил вошедший. Возле него успела натечь приличная лужица.
– Кончай уже воду лить, Бутунин, – проворчал вместо приветствия дежурный Талихин. – Ты через пять минут свалишь, а мне в этой мокроте еще шесть часов мерзнуть.
– Так куда я ее дену, чудак-человек? Не видишь, что на улице творится? – Бутунин выудил из-за пазухи пластиковую папку, достал документы и сунул их в зарешеченное окошко дежурки. – Заполняй бумаги на выдачу. Чем быстрее справишься, тем быстрее я свалю.
– На кого заявка? – листая бумаги, спросил Талихин.
– Да ничего особенного, – вяло повел плечами Бутунин. – Шаповалова забираем.
– Хамелеона? – заметно оживился Талихин. – Я слыхал, его в Москву переводят? Повезло ему.
– Это нам с Думчевым повезло. Легкая работенка. – Бутунин оперся на решетку и, понизив голос, спросил: – А правда, что этот Хамелеон тридцать раз богачей с носом оставлял? Говорят, о нем столько баек по изолятору ходит, за год не переслушать.
– Может, так, а может, и нет, – уловив боковым зрением, как в углу под потолком замигала красная точка, уклонился от ответа Талихин. Поведение его резко изменилось. – Мы здесь не для того посажены, чтобы о чужих преступлениях истории собирать.
– Да почему бы не совместить? Приятное с полезным, так сказать, – хмыкнул Бутунин. – Вот мы с Думчевым истории любим. И реальные, и выдуманные, лишь бы веселые.
– У нас здесь намного строже. Неуставные разговоры не приветствуются. – В голосе Талихина зазвучал такой лед, что Бутунин удивленно взглянул на дежурного. С охранником Талихиным он был знаком почти десять лет, но впервые тот не пожелал поддержать легкий, непринужденный разговор, да еще и про запрет неуставных разговоров речь завел.
– Ты, часом, не заболел? – озабоченно поинтересовался Бутунин. – Или мозг у тебя плесень разъела? От сырости. Чего на людей бросаешься?
Талихин поднялся со стула, как-то странно повернулся спиной и, выставив руку с документами вперед, громко спросил:
– Это ваша подпись? – Потом тихо добавил, так, чтобы услышал только Бутунин: – Камеры, болван. Проверка бдительности «Всевидящее око». – И снова заговорил в полный голос: – Так ваша подпись, товарищ Бутунин?
Бутунин проследил за взглядом дежурного. В дальнем левом углу на камере видеонаблюдения загорелся красный индикатор. Это означало, что идет просмотр в реальном времени – нововведение во внутренней политике изолятора, навязанное сверху. Кто-то из столичных умников решил, что непринужденные отношения между охраной снижают бдительность и приводят к нежелательным последствиям, и теперь работа контрольно-пропускных пунктов фиксировалась не только видеозаписью, но и просмотром и прослушкой коллег их же коллегами.
– Да, это моя подпись, – кивнул Бутунин, тут же переходя на деловой тон.
– Ожидайте снаружи. Проверка бумаг займет какое-то время, – сухо объявил Талихин. – Как только заключенный будет доставлен, я вас извещу.
Тащиться под проливной дождь Бутунину ужасно не хотелось, но правила есть правила. Пришлось шлепать обратно по лужам и пытаться забраться в кабину, не замочив сиденья промокшим плащом. Напарник Бутунина, Владислав Думчев, мирно дремал, откинувшись на спинку кресла. Услышав, как хлопнула дверца, он приоткрыл один глаз, удивленно посмотрел на Бутунина, но промолчал. Видно, решил не тратить драгоценные минуты отдыха на пустой треп. В отличие от напарника Думчев не был любителем поточить лясы. Возраст его приближался к пенсионному, и с годами он все чаще мечтал об одиночестве, предпочитая любым увеселительным мероприятиям тихий вечер в холостяцкой «однушке».
А Бутунин об этом даже не подозревал. Он рассказывал напарнику анекдоты, над которыми тот почти никогда не смеялся, читал вслух заинтересовавшие статьи из Интернета, делился личными новостями, и все это под невозмутимое молчание Думчева. Вот и сейчас, не успев забраться в кабину, он принялся объяснять, почему не остался в дежурке КПП, а вернулся в машину. Думчев поморщился, но традиционно промолчал. Бутунин повозмущался немного и затих. Веки его начали наливаться тяжестью. Еще немного, и он окунулся бы в сладкую полудрему, но тут заработала встроенная в приборную панель рация. Дежурный с КПП сообщил, что заключенный доставлен.
На передачу заключенного ушло минут пять. Сотрудники следственного изолятора торопились вернуться в теплое нутро тюремных кабинетов. Никому не хотелось мокнуть под дождем дольше, чем это было необходимо. Поэтому все формальности были улажены в ускоренном темпе, и через тридцать минут после прибытия автозак покинул тюремный двор. В кузове, прямоугольной металлической коробке без единого окна, находился единственный заключенный, вор по кличке Хамелеон.
В тверском СИЗО он пробыл пару недель, и за это время его фигура успела обрасти огромным количеством слухов и сплетен, отчасти правдивых, отчасти надуманных. Кто-то этим слухам верил безоговорочно, кто-то допускал, что правдой может быть ровно половина, но в одном сходились все: Ваня Шаповалов по кличке Хамелеон – нереально везучий сукин сын. Даже то, что две недели назад Хамелеона взяли на краже с поличным, этого мнения не изменило.
