В день, когда началась война в 1939 году, я находился на Филиппинах, где заканчивалась моя четырехлетняя служба в качестве старшего военного помощника генерала Дугласа Макартура, на которого была возложена задача создания и обучения филиппинской армии.
Местный интерес к войне был усилен вспышками споров в манильских клубах и драк между членами иностранных консульств, для большинства которых Гитлер был отъявленным мерзавцем, однако для небольшой, но крикливой группы – героем. Все внимание было направлено на то, каким будет следующий шаг нацистского диктатора.
Известие о нападении на Польшу дошло и до нас, и мы знали, что премьер-министр Великобритании должен был обратиться к своему народу по радио. Со своим другом полковником Говардом Смитом я выслушал заявление о том, что Англия и Германия снова находятся в состоянии войны. Это был торжественный момент, в особенности для меня, ибо я был убежден, что Соединенным Штатам вскоре станет невозможно удержаться на позициях нейтралитета.
Для меня было ясно, что Соединенные Штаты будут вовлечены в водоворот войны, но я ошибался относительно того, как мы вступим в войну. Я считал, что Япония не предпримет против нас никаких действий, пока мы не будем связаны с войной в Европе. Более того, я ошибался и относительно времени нашего вступления в войну. Мне казалось, что мы будем вынуждены обороняться от держав «оси» в пределах одного года после начала войны.
Начиная с 1931 года многие старшие армейские офицеры часто высказывали мне свое убеждение, что мир идет прямо к новой глобальной войне. Я разделял эти взгляды. Было очевидно, что каждый шаг диктаторов в Японии, Германии и Италии указывает на их решимость захватывать любые территории, которые они пожелали бы иметь, и что такие их вожделения могут быстро привести демократические страны к столкновению с ними. Многие, однако, считали, что, толкнув Англию и Францию к войне, Гитлер наконец просчитался.
Они доказывали, что французская армия и английский военно-морской флот совместными усилиями поставят Гитлера на колени; они не только с презрением встречали сообщения опытных наблюдателей, высказывающих сомнения относительно легенды о французской военной мощи, но и отказывались учитывать действия немецкого генерального штаба в прошлом, который принимал решения о нанесении ударов всякий раз, когда его хладнокровные расчеты обещали быстрый успех…
Я с женой и сыном Джоном покинул Манилу в декабре, генерал Макартур провожал нас на пирсе. В следующий раз я увидел генерала уже после войны, будучи начальником штаба, во время моего визита в его штаб-квартиру в Токио. Мы говорили о мрачных перспективах в международной обстановке, однако наши дурные предчувствия касались Европы, а не Азии.
Мы ехали домой через Японию, где провели несколько дней в приморских городах. В то время многие американские офицеры проезжали через Японию, и не было ничего необычного в том, что еще один подполковник проезжал транзитом через эту страну. И тем не менее со мной произошел довольно необычный случай. Едва мы выполнили все формальности, связанные с выходом на берег, как встретили, вероятно, по чистой случайности, одного окончившего американский университет японца, представившегося нам помощником начальника почтового управления. Он сказал, что знает от своих друзей о характере моей работы на Филиппинах. Японец не задавал никаких специальных вопросов, однако очень интересовался моими впечатлениями о филиппинском народе. Он сопровождал нас в качестве добровольного гида в течение всего нашего пребывания в Японии, помогал нам делать закупки, горячо торговался с продавцами, чтобы те снижали цены на покупаемые нами товары, водил нас по местам, откуда хорошо можно было обозревать окружавшую местность, и всячески старался угодить нам. Основная суть его разговоров сводилась к необходимости дружественного взаимопонимания между Японией и нашей страной; о США он говорил с большим восхищением и восторгом. Казалось, у него было неограниченное время, чтобы сопровождать нас, и я решил, что это его обычная практика встречать приезжающих американцев и беседовать с ними – возможно, он тосковал, вспоминая о своих студенческих днях, проведенных в Америке.
* * *
В начале января 1940 года я прибыл в Соединенные Штаты и был назначен в 15-й пехотный полк, размещавшийся в форте Льюис, штат Вашингтон. После восьми лет штабной работы я вновь оказался в повседневном контакте с двумя основными компонентами военного механизма – с людьми и оружием.
Для профессионального военного трудно было подобрать лучшее назначение, чем то, какое я получил в условиях, когда значительные районы мира были охвачены войной, и окончательное вовлечение в нее Соединенных Штатов с каждым днем становилось все более вероятным. Основную часть личного состава 15-го пехотного полка составляли либо закаленные ветераны, которые вместе с полком находились в Китае до его возвращения в Штаты в 1938 году, либо добровольцы, призванные в армию недавно; офицеры полка были кадровыми военнослужащими.
В случае войны такая часть стала бы надежным элементом американской системы обороны и с успехом могла быть использована при ответном ударе по противнику, внезапно напавшему на нас. При наличии времени для развертывания наших вооруженных сил эти ветераны стали бы ядром для формирования сотен батальонов, а из их рядов вышли бы инструкторы для обучения сотен тысяч призывников. В любом случае, имелись неограниченные возможности для солдат и офицеров проявить свои профессиональные качества.
Однако в начале 1940 года армия Соединенных Штатов, как зеркало, отражала настроения американского народа. У массы офицеров и солдат отсутствовало должное понимание необходимости срочного усиления боевой подготовки войск. В большинстве частей предпочтение отдавалось не серьезному обучению личного состава, а спорту, отдыху и развлечениям. Некоторые из офицеров, в течение долгих лет мирной жизни занимаясь только повседневными делами, оказались огражденными от беспокойных новых идей и проблем. Другие офицеры, застряв на многие годы в одном и том же звании из-за отсутствия возможностей к продвижению, оставили всякую надежду на лучшее. Вероятно, большинство из них, как и многие солдаты, считали, что время пехоты прошло.
Положение с вооружением и боевым оснащением мало что добавляло к настроениям пехотинца. Винтовка «спрингфилд» устарела; не было надежного оружия против современного танка или самолета; войска таскали деревянные макеты минометов и пулеметов и могли изучать некоторые из новых видов оружия только по синьке. Не хватало оснащения самых различных видов, а многое из того, что имелось в войсках, было изготовлено для американской армии еще в Первую мировую войну.
