Глава 1. О сепарации колобков.
Воспоминания – словно яркие вспышки фейерверков. Они загораются в нашем сознании, начиная с самого раннего детства. Всегда подпитанные эмоциями отпечатки прошлого в нейронных паутинах нашего мозга.
Запах маминого пальто, когда она зимним вечером возвращается с работы домой: морозная свежесть, духи, запах натурального кроличьего меха, с ее воротника и до боли родной аромат ее кожи. Помню ее холодные покрасневшие щеки в красных капиллярах купероза под тонкой белой кожей, первые седые волосы, затесавшиеся среди каштановых чуть вьющихся прядей. Она сидит в зале на деревянном стуле, покрытым лаком, а я скачу вокруг нее и радуюсь так, как никогда в жизни. Мне года три, не более. Я не видела ее весь день. Ее глаза светятся. Она что-то воодушевленно рассказывает папе, а он с улыбкой слушает ее. Такой родной, большой и добрый с рыжими усами и волосами, похожими на пепел от его сигарет. Его передние зубы с левой стороны металлические, ярко желтые. Он пахнет дешевым одеколоном, которым мажет щеки после бритья и крепкой «тройкой», на бардовой пачке которой изображены сани с лошадьми. Счастливее меня нет никого в этом мире. Мы вместе, рядом друг с другом в эту секунду и только это имеет значение.
Мне восемь. Я прячусь под одеялом в комнате, слушая как родители кричат друг на друга. Суть разговора затерялась в дебрях детской памяти, но одно я осознаю: отец опять пьян. Мама отчитывает его, а он кричит на нее в ответ. Внутри меня все сжалось в комок, будто моя душа пытается стать как можно меньше, как можно незаметнее. Мышцы напряжены и я боюсь дышать, боюсь сглотнуть вязкую слюну, застрявшую где то между языком и горлом. Я боюсь, что он ударит ее. За себя я давно бояться перестала. Он бьет меня, вот только в чем моя ошибка, я не понимаю. Таскает за ухо или за волосы, если я веду себя не так, как он от меня хочет, стегает ремнем, хватает за руку, до боли сжимая кожу, и практически закидывает в комнату. Сбиваю колени о деревянные крашеные половицы и больно цепляю бедром спинку кровати, прежде чем падаю. Я стараюсь и вовсе не показываться ему на глаза, когда он пьян. Часто слышу от него одни и те же фразы: «надо было прибить тебя, когда ты еще поперек лавки лежала», «ты у меня кровавыми соплями умоешься», «повыбиваю тебе зубы, чтобы до конца жизни из подворотни боялась выглянуть». Всегда было интересно узнать, будет ли он сожалеть о своих словах, когда я умру? Станет ли ему стыдно за свои слова и поведения?
Я часто представляю себе, что буду делать, если отец поднимет руку на маму. В голове прокручиваются воображаемые ситуации, когда я защищая ее беру в руки нож и втыкаю отцу в шею, чтобы успеть убежать и спастись вместе с мамой. Или разбиваю стулом окно в своей детской, чтобы выскочить на улицу и позвать на помощь. Думаю о том, что будет с нами, если я не успею добежать до двери, чтобы выскочить из дома и позвать на помощь. Так я успокаиваю себя, ведь если все обдумать и мысленно подготовить план действий, то можно защитить нас двоих – меня и маму. Я уже достаточно взрослая и понимаю, что виноват тот, кто бьет других. Знаю, что если нажалуюсь кому нибудь, то отца могут посадить в тюрьму. Я не хочу этого, но если придется защищать маму, то я на это пойду. Мама видела мой страх перед ним, успокаивала меня, когда я была младше. Говорила о том, что меня отец точно не тронет, но я не верила. Слишком много безумия было в его мутных голубых глазах. Я чувствовала опасность, исходящую от него. Чувствовала его внутреннюю силу и осознавала что слабее него. Это пугало. Но, не смотря на это, он был моим отцом, папочкой, который учил кататься на «велике» и подкидывал на руках в детстве, заставляя смеяться от восторга. Ходил кататься с горки вместе со мной, волоча в гору тяжелые санки. До сих пор помню как снег скатывался на шерстяных гетрах и придя домой, приходилось обдирать застывшие льдинки, прежде чем они растают. Помню вечера, когда он приносил домой пряники и банку сока, каждый раз, когда получал зарплату. Порой, приходя с работы, он приносил мне в тонком фасовочном пакетике пряник или булочку. Каждый раз разыгрывал целый спектакль, рассказывая, как зайчик выбежал из леса и попросил передать для меня угощение. В детстве меня очень удивляла с чего бы незнакомому зайчику что-то мне передавать. На мое шестилетие в таком же фасовочном пакете с крошками хлеба он принес мне плюшевую игрушку – песика золотистого цвета. В тот вечер мы с мамой ждали его до середины ночи… Мама волновалась, и это волнение не давало мне уснуть. Мы ждали. Она накручивала себя не хорошими мыслями и нервно мерила шагами комнату. Он пришел. Еле стоящий на ногах от выпитого, присел на корточки и протянул мятый прозрачный пакет с игрушкой.
«Это зайчик отправил тебе своего помощника, чтобы он защищал тебя от плохих снов по ночам»– улыбнулся он под строгим взглядом мамы.
Воспоминания имеют огромную власть над нами. Они могут погубить, если позволить «прошлому» на этих красочных картинках влиять на наше «настоящее». В то же время именно воспоминания могут сделать из нас самое совершенное создание. В конечном счете, станут эти яркие вспышки твоими друзьями или врагами – решаешь только ты сам.
Было время, когда воспоминания выматывали, истощали, опустошали. Лишали возможности идти дальше. Я не могла от них избавится, они возвращались каждый раз под разным соусом с разными эмоциями. Триггером могли стать совершенно неожиданные вещи: запахи, фразы, вещи, люди, места из моего прошлого.
Я проснулась резко, вырывая себя из очередного кошмара. Подушка промокла от слез и холодила кожу. Я зажмурилась, прогоняя остатки страшного сна и стряхивая оцепенение. Мышцы словно окаменели, во рту снова комок вязкой слюны и сердце колотится как в детстве. 20 лет назад мой отец научил меня очень хорошей штуке – плакать бесшумно. Он ставил меня в угол и бил каждый раз, когда я ревела в голос. Это действовало ему на нервы, он приходил в ярость. Говорил, что если буду ныть, то простою в углу до самого утра. Я быстро научилась плакать бесшумно, не всхлипывая. Не хлюпала носом и не издавала ни одного звука. Слезы и сопли вытирала молча, как правило, обратной стороной футболки, потому как выйти из угла за носовым платком мне не позволяли. Кричать от безысходности тоже научилась… молча. Я открывала рот и кричала, но так чтобы воздух не выходил из горла. Спазма мышц вполне хватало, чтоб выплеснуть боль и обмануть мозг.
Я сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, восстанавливая дыхание и прогоняя картинки из прошлого. Пошевелила ногами, снимая напряжение с мышц.
