Нежаркий солнечный день бесплатно раздавал свет, покой и время. У нас всего было вдоволь на этой долгой загородной дороге. Мчались и проживали её, катясь внутри старомодной машины. Нефть, магия и удача толкали авто по ровному шоссе в обход скоплений людей и домов. Мы остановились на почти случайном повороте трассы. Вернее, на отвороте. Ещё вернее на небольшой грыже, на аневризме. Такой, знаете, поворот без особого обозначения кроме синего знака Т-образного перекрёстка за которым ничего нет. Никакого продолжения, ни села, ни заправки, ни мусорного бака, ничего. Просто пять метров асфальта, съезд к грунтовой дороге, а чаще к вытоптанному пятаку травы, к небольшому болотцу с рухнувшей престарой берёзой. Такие повороты используются путешествующими для выброса обёрток, отлива нужды, курения табака и для самого благородного из возможных поводов остановки – для выгула собаки. В нашем случае даже того сине-белого знака не было. Небольшое расширение с плавным заворотом кишки-дороги. Ровно такое пятно утрамбованного битума чтобы можно было встать большегрузной машине либо трактору. Такой карман. Очень полезная вещь во многих случаях даже и без продолжения грунтовки. А у нас ещё была и она. Колеистая, ухабистая и украшенная ромашками по сторонам, диким цветом неизвестных бескультурных трав, вечным человеческим следом-подорожником. Метров двадцать-тридцать колея шла через микро лесополосу, что отделяет трассу от реального мира природы, а затем дорога выводила в поле и растворялась.
Заброшенное поле, оно стало почти ерником, почти покрылось невысоким трясущимся леском и шумящим на ветру кустарником. Двигаясь далее, мы входили в природу. Грунтовая дорога становилась всё уже, так и ёрзала чтобы начать делать непонятные профилированные повороты или предъявить пешеходу яму полную мёртвых лягушек. Машина наша, оставленная на асфальте, начала скрываться из виду. Высотой сухостоя, впадиной земли, торчащими в беспорядке будущими старожилами леса, дубками и осинами, что возмужают здесь лет через пятьдесят. Всем этим забором нас отрезало постепенно от трассы. Одна только крыша автомобиля угадывалась за зеленеющим безобразным разнообразием невысокой заросли. На пути перестали попадаться салфетки, сигареты и бутылки, я пнул последнюю рваную ёмкость из-под стеклоомывателя. Настала чистота природы. Настала пора ускорить шаг чтобы перешагнуть и эту часть пути. За полосой деревьев у дороги, за мелкой порослью и грудой мусора, мы начали различать собственно поле. Но и в нём островами-оазисами росли уже деревья, орешник, сосны. Однако обернувшись от солнца, было однозначно понятно, место это является полем. Простором умышленным, для чего-то в былые времена очищенным от леса. Со слабо различимыми сегодня границами, с исчезающей в петле дорогой, с насекомыми и заблудившимся васильком на кочке. Мы свернули с колеи и ступили на плоскость земли.
Поле. Как и во многих других, в этом поле что-то росло. Конкретно здесь – рос битый кирпич. Треугольные его бока торчали повсеместно и норовили вызвать неудобство при ходьбе. Замаскированный некошеной травой и кузнечиками, красный кирпич проступал всё явнее. Мы начали останавливаться тут и там, наклоняться, проверяя достаточно ли много кирпича в почве. Встречались промежутки, проплешины размером с комнату, но в общем битый кирпич ковром застилал огромное пространство. Разделившись, нас было трое, мы пошли по двум краям поля и в предполагаемый центр. Уверенность крепла, поле набирало всё больше очков в нашей оценке. Мне попалось место настолько плотно засыпанное обожжённым кирпичом, что трава не без героизма искала в нём путь к жизни. Я останавливался каждые несколько десятков шагов и наклонялся или вовсе садился на корточки. Рукой проводя по остаткам некогда важных частей неведомых опорных конструкций, рассматривая терракотовую пыль на линиях жизни ладони, я кивал со знанием дела, поджимая губы. Чья-то красная пыльная ломаная жизнь лежала под моими стопами. Несколько раз попадалась арматура, мотки проволоки, бетонная крошка полукольца, сейчас служившая клумбой для пижмы. Я встал на одинокую кочку и замахал рукой остальным. Двое моих товарищей поняли знак, как общий сбор для принятия решения. Пока они шли ко мне, равноудалённые, я ещё раз присел и потёр пальцами почти целый ребристый кирпич. Сухой звук, крохотное облачко мелкой пыли, запах глины и сажи. В знак своего положительного решения я провёл пальцами по лбу, коснулся центра оставив на нём след-полумесяц.
– Красавчик! – первым подошёл Брахма, – красная луна, очень в стиле. Похоже на веко закрытого третьего глаза. Ресниц только нет.
– Всё шутим? – справа уже стоял Вишну, – каково ваше мнение по поводу места, хотя вижу, что один уже проголосовал.
– Голосую, – Брахман наклонился и чирканул пальцем по кирпичу, распрямился и нанёс длинную вертикальную полоску себе на лоб и нос, отчего его лицо разделилось на две половины.
– Вы уверены? Что здесь было? – Вишну обернулся в сторону медленно уходящего в уклон огромного поля.
Я тоже посмотрел. На долю секунды мне показалось, что вижу в дали лань, но это было очень желаемое выданное за действительное. Поле битого кирпича было мёртвым и условие это – важно. Никто не должен пострадать помимо основных участников.
