Часть первая. Чудесный поход
«Всем казалось великим чудом, что она так славно сидит на лошади. И в самом деле, она держалась очень величественно, не хуже любого воина, и с таким знанием дела, точно с молодых лет участвовала в сражениях».
Из «Дневника осады Орлеана»
«До появления Жанны Девы двести англичан гнали восемьсот, а то и тысячу французов. Но с тысяча четыреста двадцать девятого года те же англичане были загнаны в свои крепости, где нашли убежища, и более не осмеливались выходить оттуда».
Граф Жан Дюнуа,
Орлеанский Бастард
1
Войско пришло 29 апреля, с юга-запада, со стороны Блуа. Под огромным апрельским небом, чистым и звенящим, оно остановилось в одном лье от крепости Турель, деревянной бастилии, ее прикрывающей, и форта св. Августина, стоявших на берегу Луары. Издалека войско казалось серым и плотным, как осиный рой – затаившийся, злой, готовый к яростному и беспощадному бою.
Только что Вильяма Гласдейла, командующего гарнизоном Турели, оторвали от бумаг, и теперь он, в льняной рубахе, перехваченной на талии широким кожаным поясом, жадно всматривался вдаль. Несколько дней назад английские командиры во главе с графом Суффолком, командующим осадой Орлеана, собрались на военный совет. Они говорили о том, что необходимо просить лорда Бедфорда прислать подкрепление. От этого зависело взятие Орлеана. Теперь же Гласдейл смотрел на дальние холмы, волнами подходившие к Луаре, и не верил своим глазам.
Вместо одного войска пришло другое.
Если что всегда и хотелось иметь Вильяму Гласдейлу кроме власти, денег и земель, так это глаза, зоркие, как у сокола, способного с бреющего полета разглядеть муравья. Мечта любого полководца! Но пронзи его взгляд пространство сейчас, картина бы открылась англичанину, стоявшему на башне Турели в проеме бойницы, малоприятная…
Он увидел бы тех, кто пришел за его жизнью. Ему открылись бы сомкнутые ряды из семи тысяч воинов, пеших и конных, с мечами и копьями, в броне, не менее жадно смотревших в его сторону. Он разглядел бы целую когорту священников с хоругвями и большой обоз с продовольствием для осажденных. И еще – пушки. Подробно рассмотрел бы, сколько их. А было их много!..
Уже отзвучал набат англичан, когда за их спинами, за Луарой, громыхнул другой набат – далекий, мощный. Гласдейл не смог удержаться – он оглянулся. Это пел осажденный город – пел Орлеан. Город поднимался призраком за спиной англичан. Призраком из камня. Так Орлеан встречал тех, кого ждал, в кого верил, на кого надеялся.
– Дьявол, – тихо проговорил английский капитан, – неужто они выполнили свое обещание?
– Обещание – какое? – спросил подоспевший старший офицер.
Гласдейл грозно взглянул на подчиненного.
– Вы… об этой девчонке, сэр?
– Да, я об этой девчонке, об их Девственнице. Она пришла, черт бы ее подрал. Как и обещала в своих грязных посланиях! Пришла!..
Английский капитан сжал кулаки. Как и его спешно собиравшаяся свита, он смотрел вперед…
Ему бы соколиные глаза! Тогда бы он увидел многое, и в первую очередь – группу всадников впереди войска…
…Полтора десятка рыцарей, облаченных в дорогие доспехи, выкованные у лучших оружейников Франции, сдерживали сильных боевых коней. Они держали тяжелые шлемы в руках, весенний ветер трепал их короткие волосы. Рыцари были красивы, величавы, отважны. И они не боялись смерти.
Их имена знала вся Франция. И Англия тоже.
На холме, в одном лье от английской крепости, искали боя те немногие капитаны, что отважились защищать французскую корону в самое тяжелое для нее время. Все они были молоды и желали победить.
Это был принц крови герцог Алансонский, Жан, потомственный Капетинг-Валуа, двадцати двух лет, молодой рыцарь, двуручный меч которого жег ему руку. Но принц только недавно выбрался из английского плена, дав слово, что не поднимет оружия против англичан, пока не выплатит выкуп целиком. Он мог всего лишь командовать армией короля. А как ему хотелось лично отомстить своим врагам! Это был барон Жиль де Рэ, обостренная чувственность и жестокость которого уже легли заметным отпечатком на его утонченное и смелое лицо. С ним рядом сидел в седле отважный Жан Потон де Ксентрай, двадцати семи лет, и его боевой товарищ – Этьен де Виньоль по прозвищу Ла Ир, гасконский капитан, отчаянный рубака, широкий в кости, могучий и беспощадный к врагам, как волк-одиночка, вышедший на охоту. Между собой рыцари звали Ла Ира «стариком» – ведь ему уже исполнилось тридцать девять лет! Это были знатные рыцари, братья Жак де Шабанн Ла Паллис, двадцати семи лет, и Антуан де Шабанн-Даммартен, двадцати лет.
Здесь не хватало только одного капитана королевского войска – Жана, Орлеанского Бастарда, сына Людовика Орлеанского, прозванного при дворе Карла Валуа «красавчиком».
Ему предстояло встретить войско у стен Орлеана…
Все они, на боевых конях, состояли в свите еще одного рыцаря. Необычного рыцаря. Их полководца. Женщины. Предводительницы. Девушки в кроваво-алой тунике поверх серебристого, сверкающего доспеха, с коротко стриженными черными волосами. На первый взгляд она бы сошла и за юношу, но все же черты выдавали ее. Она казалась юной Артемидой, богиней-охотницей, но не той, что со своей кавалькадой, в окружении лучниц, устремлялась за диким вепрем по лесам счастливой Греции. Этой Артемиде выпала куда более суровая доля. Ей предстояло победить или умереть. Увы, в отличие от богини-охотницы она не была бессмертной. И ее вепрь на деле выходил куда страшнее! Он легко мог разорвать ее клыками. Если на что она и могла рассчитывать, так это на внезапность, ловкость и отвагу. Конечно, удачу. И главное – на Божью помощь.
Все они, стоявшие под боевым знаменем своего полководца, были молоды. Отчаянно молоды для тех, кто взялся небольшой ватагой спасать свою истекавшую кровью страну. Но они верили в свою фортуну. Не могли не верить в нее. Слишком долго она водила их за нос, уходила из рук.
Они улыбались весеннему дню, влажному от близкой реки воздуху, и с презрением смотрели на врага.
Перед ними стояла хорошо укрепленная крепость моста – Турель, отобранная у французов в начале осени прошлого года, деревянная бастилия перед Турелью и форт св. Августина. Укрепления выстроились друг за другом, почти гуськом, этакие три слона, готовые к бою. И уже за ними, за синей в ясный весенний день лентой Луары и островами, в синеватой дымке возвышались мощные стены Орлеана. И точно глас, идущий с самого неба, по всей округе звучали колокола. Это говорили с ними, рыцарями, пришедшими сюда под белым знаменем, усыпанным золотыми лилиями, церкви осажденного Орлеана. Говорили защитники города, чьи силы были уже на исходе. Весь утренний эфир был пронизан, пусть и отдаленным, но ясным и сильным звоном.
