– Он – чертов гений!
Восклицание звучит так громко и близко, что я дергаюсь от испуга. А пончик вниз летит, посыпая сахарной пудрой разложенные по столу бумаги. И кофе едва не опрокидывается. Растеклось бы лужей… Рапечатать бумаги-то не сложно, а вот вкусный, не растворимый напиток еще надо раздобыть. И обеденный перерыв потрачен.
Но главное не это.
Оглядываюсь воровато. Пришел? Неужели опять пришел?! Пытаюсь вспомнить, как выгляжу – ведь проспала сегодня, голову помыть не успела, волосы в дульку закрутила. А вместо макияжа на глазах очки. В модной, конечно, оправе, но я сама себе в них училку напоминаю, и вовсе не из фильмов с пометкой “18+”
– Он – чертов гений, я вам говорю! – потрясая рукописью, один из редакторов забегает в дальний кабинет. Рукописью! А не то, что я подумала…
Пончик поднимаю и снова в рот засовываю.
Дура. Это я про себя.
А гений – это у нас, конечно, Поздняков. Ни про кого другого в издательстве так не стали бы вопить. Да, есть и другие именитые писатели – о них с уважением или никак. Про кого-то шептались с затаенным предвкушением больших денег. Но громогласно выражать восторг Илья Васильевич любил по одной единственной причине.
Гениальной такой причине. Исключительной.
Краси-ивой…
– Все красивые парни – козлы, – не уставала повторять моя школьная подружка, которая в свои четырнадцать уже дважды целовалась с красавчиками, и потому в нашем кругу считалась гуру отношений. Ей беспрекословно верили и мотали на отсутствующий ус. – А кто верит им – вообще дуры.
Я покосилась на плакат с изображением чертового гения и его последней выпущенной книги и вздохнула тихонько. Точно ведь дура. Из-за этого плаката я отказалась переселяться на более удобное место. Из-за плаката и того, что с моего места просматривается главный вход.
Стою, пончик дожевываю, снова смотрю на постер и любуюсь Поздняковым. У него на изображении ненормально большая голова, пополам разрезанная. И смотрит он так, словно еще на фотосессии понимал, что дизайнеры расчленят его и увеличат. И буквы постапокалептичные рядом прилепят, чтобы взгляд суровый подчеркнуть.
Мне нравится очень. Любуюсь и думаю, как же ему подходит и взгляд этот, и имя его сокращенное – Влад. По каким-то причинам никому не было позволено называть его Владленом, но я как-то подсмотрела в документах. И согласилась – так лучше. Владлен – это что-то старомодное и немного скользкое. А Влад – это Тесла. Глаза сталью подернуты, волосы и костюм в тон, и лицо словно высечено из камня, а потом отполировано.
Да, я знаю, от всех этих размышлений идиотизмом несет за километр. Но мне нравится смотреть на его фотографию и размышлять. И даже тот факт, что сам Поздняков обо мне никогда размышлять не будет, не мешает. Ну и что? Глупо страдать, что тебя не знает, например, английская королева. А между ними не такая большая разница с моей точки зрения.
Зато между нами – огромная.
Он – сорокадвухлетний миллионер с особняком где-то вдали от цивилизации.
Я – обычная девица, которая выпустилась с филологического и не заработала даже на комнату.
Он – чертов гений. Единственный в своем роде.
Я – белый воротничок в издательстве. Канцелярская крыса. Моя жизнь проста и понятна, его – окутана мрачными тайнами и домыслами.
Моя единственная тайна – что я мечтаю утащить этот плакат домой, когда на это место повесят новый… И единственная уникальность – в моем имени.
– Искра, выручи, а?
Вздрагиваю и недовольно смотрю на Стасяна, стажера-редактора, который меня от размышлений оторвал. Его все так и зовут – Стасян. А когда не зовут – он сам приходит.
– Чего тебе? – бурчу.
– У меня там сводная таблица никак не сводится, – ноет парень. – А ты поднаторела уже в этом, просмотри, а?
– Стасян, это ведь не в первый раз… – хмурюсь.
– Ну пожа-алуйста, – складывает умоляюще свои ладони с короткими и плотными пальцами. Вот у Позднякова руки… Так, хватит, – У тебя классно выходит. Быстро закончишь, а я два часа уже в монитор туплю, не могу понять, что с ней.
– С ней не "что", а твое нежелание стараться.
– И-искр, не поступай так со мной. Меня же распнут прям вот на этой стене за очередную задержку…
– Ладно, – сдаюсь, напуганная этой возможностью. Не хочется мне распятого Стасяна вместо любимого плаката, – Не буду поступать. Но и ты постарайся. Пойми, если привыкнешь, что за тебя будут всё делать, ничему не научишься. И вообще, тебя курирую не я, а Катерина, чего к ней не пошел?
– Спасибо, спасибо, спасибо! – он ловко засовывает рабочую флешку в разъем и добавляет радостно, что меня аж передергивает изнутри, – А Катя меня послала! А ты – самая добренькая и замечательная! Вот, смотри, здесь. Я пока отлучусь, а ты…
– Сидеть! – рычу неожиданно громко. Стасян аж замирает и удивленно на меня таращится. Я и сама удивляюсь своему рыку… и добавляю тише и мягче, – Сиди и смотри, вместе ошибку будем искать.
Быстро находим. Я и не сомневалась, что ерундовым было дело. И потом не отвлекаюсь уже на свои мечты о Позднякове, и его появлении в издательстве – и, что на этот раз он меня заметит. Зачем заметит – не понятно. Но хо-очется…
Только не отвлекаться сложно – в кабинете главного редактора какая-то возня, явно связанная с нашим гением. И я тут же начинаю жалеть, что не курю и не могу посплетничать об этом в “специально оборудованном месте”. Но первое вредно для здоровья и кожи, второе – для кармы.
И потому узнаю обо всем едва ли не последней, только на следующий день…
– Поздняков слиться решил, – замогильным шепотом сообщила Катерина, когда я разгреблась с наваленными документами, планерками и звонками.
Вот кто здесь работает, а кто слухи собирает, а? Но знает ведь, чем привлечь мое внимание, хотя я стараюсь не слишком привлекаться. И не слишком общаться с Катькой этой. Мы пришли в редакцию одновременно, еще на последнем курсе. Стажерами. И обеих в штат взяли. Она мне подружкой казалась. Именно ей я жаловалась на сложности и на то, как мне трудно…
Катя за два года выросла до полноценного редактора, а я все еще числюсь ассистентом и “отличным сотрудником, НО…” Сколько раз Катерина на планерке, а потом, наверняка, и в курилке, сокрушенно вздыхала по моему поводу? Что Искра-то по имени яркая, а так – ни рыба, ни мясо. Средненькая. Другими словами говорила, конечно. И искренне, конечно. И искренне же советовала мне советы, как активней себя вести и настаивать на своем. Во всеуслышание советовала – типа помогала робкой подруге. А, по факту, еще больше укрепляла мою репутацию “средненькой”.
Ну её. Целее буду без этого общения.
Вот только здесь другой случай…
– Ты про что?– спрашиваю нарочито равнодушно, а у самой сердечко стучит. Надеюсь не слишком громко. Надеюсь я мастерски скрываю свое отношение к Позднякову.