Глава 1. Невеста Его Темнейшества
Все-таки так много пить накануне собственной свадьбы не стоило. Это была первая мысль, посетившая Катину больную во всех смыслах голову, когда она обрела хоть какую-то способность думать и открыла глаза.
Девушка была в кровати, стоящей в центре просторной светлой комнаты. Справа Катя увидела два окна, между которыми стоял небольшой столик со старинными письменными принадлежностями (пером в чернильнице). В одном углу стоял комод, в другом – туалетный столик с зеркалом и пуфиком перед ним. На дамском столике находились расческа и небольшая россыпь баночек и флакончиков. «Вероятно, косметика и парфюм», - сообразила Катя.
Окна были распахнуты, и ветер шевелил светлые занавески. Из-за сквозняка в комнате, несмотря на солнечный день, было свежо, даже прохладно. Это заставило девушку поежиться и натянуть укрывающую ее легкую простыню до подбородка.
Перевела взгляд налево. Стена была крашеной, в ней – три двери. На одну была налеплена картинка с дамой в пене и мочалкой в руке, на другую – с этой же или очень похожей девицей в купальнике, держащей в каждой руке по платью. «Санитарная комната и гардеробная», – догадалась Катя, мозг которой начинал постепенно просыпаться.
Вскоре голова заработала так хорошо, что Катя смогла сообразить, что понятия не имеет, что это за комната и как она в нее попала. Попыталась вспомнить произошедшее накануне. Ага, был девичник. Катя не знала, насколько строго ее жених относится к злоупотреблениям, поэтому злоупотребляла с запасом, будто хотела закачать в себя столько алкоголя, чтобы хватило на всю семейную жизнь.
Бухали они с подружками в загородном ресторане. Ага, вероятно, сил возвращаться не было, и они взяли номера в расположенном рядом загородном отеле. Хотя такси взять было бы дешевле.
«Теперь мать рвет и мечет», – Катино сердце сжалось в испуге. Зачем-то задумалась о смысле промелькнувшей голове идиомы. Что именно может рвать мамаша, не обнаружившая дома дочь-невесту накануне свадьбы? Ну не фату же? Не белое платье? Она ж не идиотка! А про «метать» и говорить нечего – бред полный: икру мечут рыбы, а Варвара Павловна даже на русалочку нисколько не похожа, разве что на кикимору. Про то, что метать можно не только икру, но и стрелы, молнии, Катя почему-то не подумала.
Варвара Павловна была теткой и матерью Кати одновременно. То есть фактически она была теткой, причем даже двоюродной, а по документам – матерью, точнее, мачехой. Варвара Павловна удочерила Катюшу, когда ее родная мать, обкурившись, сиганула с крыши многоэтажки: то ли полетать хотела, то ли покинуть этот грешный мир. Девочке тогда было 7 лет, и мама, видимо, посчитала ее слишком юной, чтобы делиться планами. Отец свалил по-английски еще раньше, тоже о своих намерениях дочку не оповестив.
А вот Варвара Павловна своих планов от Кати не скрывала, тем более что девочка в них играла не последнюю роль. «Вырастишь красавицей, как твоя покойная мамаша – похожа ты на нее, – говорила падчерице. – Будешь такой же соблазнительной и такой же глупой. От желающих сорвать твой бутон отбоя не будет. Наша задача не пустить в розарий кого попало. Твой цветочек мы должны будем продать как можно дороже. Блюди честь, а придет время, найду на нее щедрого покупателя – ценителя целок».
Маленькая Катя не понимала, о каком цветке шла речь, но со временем все прояснилось. Девушка давно уже установила, что с розами у Варвары Павловны ассоциировались женские половые органы, а процесс срезания бутонов – с сексом. Почему-то мачеха считала, что все мужики должны стремиться сделать это первыми, и она строго-настрого наказывала воспитаннице пресекать любые попытки несанкционированного проникновения в цветник любителей дармовых букетов, дабы она могла продать только-только распустившуюся розочку щедрому садовнику.
И вот покупатель был найден. Им оказался состоятельный иностранец, страдающий каким-то редким недугом – болезнью Гюнтера, а потому живущий безвылазно в родовом замке (так он называл свой старый и мрачный, судя по фоткам, особняк). Эритропоэтическая порфирия (так по-научному звучало наименование странного недуга Катиного жениха) была связана с феноменальной светочувствительностью: кожа венгра, пожелавшего жениться на девственнице из российской глубинки, боялась ультрафиолета и от пребывания на солнце покрывалась язвами. Поэтому он вел ночную жизнь, и даже свадьбу назначил на полночь.
С целью бракосочетания он уже прибыл в Россию, но встретиться с невестой пока не успел. Фотографироваться он не любил, видеосвязью не пользовался, так что даже сама сваха не знала, как жених выглядит. Но это было неважно. «С лица воду не пить», – говорила Варвара Павловна, и была права: Катя даже представить не могла процесс поглощения влаги с лица партнера.
Вообще, девушка давно поняла, что мачеха – женщина неглупая и бессердечная, потому ее лучше слушаться. И Катя всеми силами старалась не подвести наставницу. Даже бутончик свой сберегла, хоть ей уже было без малого двадцать лет. Сама она, конечно, лепестки перебирала с завидной регулярностью, но ведь ревизию розария тетка проводить ей не запрещала. Лишь бы не хозяйничал на клумбе любитель свеженьких розочек противоположного пола. В этом же вопросе девушка сама была бдительна, так как в гневе своем тетка была страшна, а Катя попасть под раздачу желанием не горела.
Вспомнив о предстоящей свадьбе и в ужасе представив разгневанную Варвару Павловну, не обнаружившую с утра невесту в ее девичьей спальне, Катя задрожала и плотнее закуталась в простынку. Как лучше поступить, она не знала: то ли вскакивать и мчаться домой, пока есть еще возможность успеть на свадьбу, то ли затаиться здесь – вдруг повезет и ее не найдут и, следовательно, не накажут.
Дрожащая от страха девушка даже вскрикнула от испуга, когда третья дверь, без картинки, внезапно распахнулась. К счастью, внутрь она пропустила не Варвару Павловну, а невысокого полноватого мужичка, наряженного в маскарадный костюм короля. У него даже корона на голове была и чудом не соскальзывала с его лысого затылка.
– Хватит спать, дочь моя! – воскликнул ряженый. – Пора уже собираться на прием к его темнейшеству, невесточка ты наша! – С этими словами коронованный скоморох резво подошел к Кате и по-отечески потрепал ее за щеку.
«Врешь! – подумала Катя. – Никакая я тебе не дочь! Мой папочка – космонавт, он улетел к новой звезде, когда мне было четыре года. Маме тогда было уже за двадцать, так что она хорошо его помнила и неоднократно мне об отце-летуне рассказывала».
Довольно насвистывая опереточную мелодию, самозванец развернулся и удалился в ту же дверь, через которую несколько минут назад зашел.
