Не стоит искать знания в будущем; известный персонаж американского писателя-антрополога говаривал: «будущего нет, будущее – это просто способ разговаривать». Искать знания в настоящем трудно: настоящее буднично и требует не столько знаний, сколько реакций. Поэтому люди предпочитают искать в прошлом: кажется, что найденное в прошлом сделает лучше настоящее и объяснит будущее.
Мне случилось быть тем, кому нравится участвовать в настоящем. Я бродил по Большеземельской тундре и Полярному Уралу; ходил пешком от Петербурга до Перми; стал действительным членом Русского географического общества; собирал и водил поисковые экспедиции в Ловозёрские тундры; организовал летний лагерь для поисковиков на берегу Ладоги… В 2002 году мне довелось быть участником занятной экспедиции Русского Географического Общества, приехавшей на Соловки ради лабиринтов.
Представим гипотетическую ситуацию: человека зрелого возраста, незнакомого ни с одним религиозным или философским течением. Он впервые познакомился с догматами некой религии, согласился с ними и решил пройти обряд посвящения. Видимо, до момента знакомства с религией его можно считать человеком «не-верующим». Пройдя обряд посвящения, он должен превратиться в человека «верующего». Мы предполагали, что это изменение (или наступление состояния) можно рассчитать, вычислить и измерить. Упрощённо вопрос звучал так: «что происходит с организмом человека при прохождении лабиринта»?
Оглянуться не успел – и заключил контракт на Соловках в должности, расшифровка которой чуть длиннее полного имени Пабло Пикассо: заведующий отделом/музейным комплексом «Заяцкие острова» в составе ФГУК СГИАПМЗ.1
Большой Заяцкий остров занимает площадь 1,25 квадратного километра. Этот клочок суши известен тем, что здесь находится крупнейшая, самая изученная, но и самая спорная часть соловецкого археологического наследия: каменные кучи, символические каменные кладки и каменные же лабиринты. Таким образом, «размышлять о лабиринтах» вошло в мои обязанности на два года по контракту, а после превратилось в хобби.
Экспедиция возвращалась каждый год, её бессменным организатором была Ирина Владимировна Архипова,2 привлекавшая замечательных специалистов из различных областей науки.
Первые полевые медицинские исследования проводила доктор медицинских наук Касинья Валентиновна Ярёменко. Начинали с простого: замеры артериального давления испытуемых, пульса, скорости нервной реакции «до и после» прохождения лабиринта. Постепенно появлялись различные диагностические приборы, которые можно было использовать в полевых условиях: применяли диагностику Фолля, датчики газо-разрядной визуалиации Короткова (ГРВ) – эти методы не считались строго научными, но они обрабатывали данные в рамках своих собственных алгоритмов, давая статистику, порой наталкивающую на неожиданные гипотезы или мысли.
В 2008 году научным руководителем экспедиции стал физиолог Ринад Султанович Минвалеев, кандидат биологических наук, сейчас – профессор СПбГУ. Экспедиция сконцентрировалась на изучении хладоустойчивости человека. Проводились ежегодные выезды в Гималаи и на архипелаг Кузова (в 24 километрах к западу от Большого Заяцкого, где также есть своё святилище с лабиринтами). В ход пошли классические медицинские эксперименты с полевыми заборами крови, появились нейроэнергокартографы (чудная программа, отображающая в онлайн-режиме картинку работы мозга, для многих и сейчас недоступная). В 2019 году в экспедиции использовали походные энцефалографы, и даже тибетские монахи согласились надеть на себя шапочку с электродами.
Справа на фото – Р. С. Минвалеев и И. В. Архипова
Интересной серией исследований стала попытка определения датировок различных археологических памятников Белого моря с помощью лихенометрических методик по росту колоний ризокарпоновых лишайников. Этими работами руководит кандидат биологических наук Иван Вячеславович Рудский (АНО «Лаборатория научных проектов»). Первые эксперименты, проведённые с образцами лишайников в лаборатории, позволили отточить методику, устранить возможные ошибки, и заложить вторую серию фотомониторинга колоний лишайника, результаты которой появятся не ранее 2028 года.
Наблюдая почти два десятка лет за своими коллегами по экспедиции – медиками, геологами, физиологами, геоморфологами, биологами, астрофизиками, ботаниками – я искал ответы на три классических вопроса, связанных с лабиринтами: когда, кто и зачем стал использовать сложную спиралевидную или лабиринтообразную символику, столь популярную во всём мире. Мои размышления лежали в областях археологии и палеоклиматологии, социально-культурной антропологии и этнологии, а также эволюции и генетики.
В этой книге мы подводим лишь промежуточный итог – познание не имеет окончания. Экспедиция продолжает действовать, серии исследований продолжаются, и, в конечном итоге, эта книга – ещё один камушек в общий рисунок лабиринта. Но для того, чтобы понять, отчего лабиринт стал так популярен, необходимо разобраться, какие модели поведения и алгоритмы мышления превратили нас в самых эгоистичных и умных приматов, использующих сложнейшую символику, состоящую из множества исключительно умозрительных конструкций.
Одна из главных причин, заставляющих человечество постоянно мигрировать и приспосабливаться – климатические изменения, возникающие по массе причин: природных, космических или антропогенных. Лев Гумилёв, при всей условности выдвинутой им «теории пассионарности», хорошо показал, как в изменившемся климате человек старается не изменять традиционному типу хозяйствования: если вы всю жизнь пасли табуны в степи, но много лет подряд льют дожди, степь превратилась в грязь с лужами, а кругом запрыгали квакающие твари, вы не научитесь есть лягушек, но возьмёте свои табуны и пойдёте искать новую родную степь. Исключения из этого ряда составляют катастрофы планетарного масштаба: они меняют среду моментально, вынуждая человека адаптироваться к совершенно новым условиям существования, полностью меняя сложившиеся модели поведения. Даже незначительные климатические колебания вызывали появление и крушение цивилизаций, приводили к рождению или уничтожению государств, закладывали начала культур и разрушали культурные общности, что уж говорить о катастрофических воздействиях.
Семьдесят четыре тысячи лет назад извержение супервулкана Тоба, произошедшее на Суматре, выбросив около 800 кубических километров пепла, резко понизило прозрачность атмосферы и привело к шестилетнему понижению среднегодовой температуры на 3—5 градусов Цельсия. Следы извержения Тоба находят от ЮАР до Гренландии. Спорят, было ли извержение причиной «бутылочного горлышка» – критического сокращения человеческой популяции, (1) или человечество всё же продолжало благополучно развиваться на приморских территориях. (2) Разноголосица вполне обоснованных исследований позволяет считать, что извержение Тоба резко снизило комфортность жизни на Земле, действуя катастрофически, особенно в близлежащих регионах; но далеко не везде. Те, кого катастрофа не затронула непосредственно, выживали в условиях моментального понижения среднегодовой температуры и резкого сокращения пищевой базы. Газопылевое облако, состоящее большей частью из диоксида серы, имеющего специфический, удушливый запах, несколько лет затемняло атмосферу Земли, поливая её кислотными дождями. Тем не менее, в условиях катастрофы изрядная (предположу, что меньшая) часть человечества выжила, то есть, адаптировалась. Речь, естественно, идёт о кратковременной физической адаптации. Если же, например, климат меняется «навсегда», или в ген человека в очередной раз встраивается часть вируса (как это, возможно, происходит в момент написания книги), физиологическая адаптация может закрепиться и превратиться в биологическую. Судя по средней частоте мутаций нашего гена, такое случается раз в 18—20 тысяч лет. Эволюция в широком смысле полностью укладывается в этот ёмкий термин – эволюция и есть непрерывная адаптация всех видов существ к меняющимся условиям.
