Послание 1. К Платону, отцу духовному
[1]О чем будем говорить с тобой, любезнейший отец наш, мы, отторгнутые ради Бога от твоей святой утробы? Что скажем приятного или радостного? Ибо не со слезами и скорбью мы переносим кажущееся изгнание. Таковым мы научились от тебя признавать не это, – так как мы пришельцы на земле (Быт.15:13), – но одно только отпадение и далекое отлучение от Бога через преступление какой – либо заповеди Его. Поэтому радуемся и веселимся по поводу того, что и мы, хотя и недостойны неба и земли, удостоились вместе с тобой, святым отцом нашим, потерпеть это за Его заповедь и лишиться общения с тобой по плоти. Впрочем, ты, отец, всегда с нами, перед нашими глазами и беседуешь с нами.
А как же иначе могли бы мы жить благополучно, когда каждый из нас пребывает отдельно от других, сам по себе, если бы покровом святых молитв твоих не были сохраняемы невредимыми от лукавого? Однако мы все остались целыми, невредимыми и твердыми. И хотя дорогой немного пострадали, так что некоторые и заболели, однако Сказавший: взгляните на птиц небесных и полевые лилии (Мф.6:26–28), – и Неложный в обещаниях Своих сохранил нас, как мы и не надеялись, приведя нас сюда и склонив к состраданию нашим бедствиям сердца здешних мужей, особенно архиепископа.
Одна остается у нас забота и непрестанная дума, соединенная с усердным и недостойным молением, – о том, чтобы ты укреплялся, вожделеннейший отец наш, и пребывал твердым и непреклонным в предпринятом исповедании за истину Божию, ничего не страшась и не колеблясь духом от наветов людей, старающихся извратить и унизить дарованные тебе благодатью Божию подвиги за благочестие. Ибо молва об этом распространилась повсюду и устрашила души почти всех, и Господь воздвиг рог спасения между христианами и снял поношение с монашествующих (Лк.1:25,69). И, знаю, каждый здравомыслящий скажет, что в нас живет и царствует Христос, и Ему мы повинуемся больше, чем людям, которых Он создал не для того, чтобы Ему быть презираемым, но для того, чтобы быть прославляемым ими.
Ты знаешь все, знаешь, что нужно делать, не нуждаешься в нашем напоминании, но ты сам прежде приказал нам писать об этом. Итак, отец, не бойся человека или огорчений от людей. Ты знаешь, что святые, считая это сновидением и тенью, сделались предметом удивления на небе и на земле. Немного потрудимся, умоляю, еще немного потерпим, и доброе течение наше будет кончено (2 Тим.4:7). Венец сплетен, вечная награда уготована, и назовешься ты другом Небесного Царя, общником святых и исповедником между людьми. Так умоляю же и заклинаю милосердие отца моего: будь для нас опорой, терпением, мужеством. Ибо, если ты, отец, устоишь, то и мы, слабые дети твои, сделаемся твердыми, будем мужественными, все случающееся перенесем мужественно силой Божией и твоими молитвами.
Это попущение от Бога, Который таким образом, конечно, испытывает нас и Сам подает силу. Не бойся же, отец, козней тех, кто старается отклонить тебя от истины. Речь об этом проста. Святой Епифаний в своей беседе о Пасхе показывает, каким бывает человек, советующий вопреки тому, что содержится в Божественном Писании. Он говорит от своего сердца и излагает уставы человеческие. Приведу слова апостола, который говорит о таких людях: «Если это скажет и ангел с неба, анафема ему» (Гал.1:8). Говорить ли о словах: Священники Мои отверглись закона Моего и осквернили святыни Мои (Иез.22:26)? Приводя это пророческое изречение, свт. Григорий Богослов в великом защитительном слове [2] прибавляет следующее: «Они не отличали святого от скверного, но все для них было одинаково».
И еще много другого, если бы кто захотел слушать! Да умолкнут, наконец, искажающие истину Божию ложными речами, и да внимают самим себе. Мы же при столь ясной заповеди, притом угрожающей вечным огнем за преступление, не падем перед человеческими угрозами или мучениями, – нет, клянусь подвигами за добродетель, – но, если даже нужно пролить кровь, с радостью сделаем это, укрепляемые Богом по твоим святым молитвам.
Мужайся же и ты, брат мой Евфимий: Ты подвигом добрым подвизался (2 Тим.4:7). Не будем отставать друг от друга, свет мой и жизнь моя. Ради малого и временного благополучия не будем терять блаженной жизни. Не услаждайся, брат, настоящими удовольствиями и не сокрушайся скорбями, не показывай тыла. Христос радовался, видя, что тебя бичевали за Него. Не опечаль же Его, возлюбленный мой, равно как и сорадовавшихся Ангелов, и господина отца, и почтенную мать, болезнующую о нас Духом Святым, и всех братьев твоих, особенно меня, которого ты называешь дорогим даром.
Нас три брата по плоти [3], будем же братьями и по духу. Не обесчестим почтенного и богоначального числа, предадим себя на страдания за Божию заповедь, чтобы нам жить вовеки. Великая, отец, у нас печаль и о прочих любезных братьях наших: как Господь устроил их? Ибо мы, грешные, молимся о том, чтобы Он Сам был их Попечителем, Управителем, Руководителем, устраивая их дела, как Он Сам знает, и повелевает, и желает. Ибо поистине, мы проливаем о них горькие слезы, и лица их постоянно имеем перед нашими глазами, прося молитв их на помощь нашей лености.
Впрочем, ты, отец, молись обо всех, чтобы нам стяжать терпение, благополучие, помощь Божию и защиту от искушений диавола и, если угодно Богу, – о том, чтобы нам увидеть во плоти тебя или братий наших. Да исполнится это! Осмеливаемся просить тебя приветствовать от нас любезного брата нашего, если он с тобою. Если же случится кто – нибудь другой из братьев наших, то и ему также поспеши сообщить это. Вместе со мной приветствует святую душу твою господин диакон и отец наш, добрый брат и сын твой эконом, и прочие почтенные и многолюбезные братья. Молись о нас, отец, пламенно и непрестанно, как ты заповедуешь. Чего – либо другого сказать нам нечего.
Послание 2. К нему же [Платону, отцу духовному]
Второй раз уже я пишу к господину и отцу моему. Не знаю, получил ли ты мое письмо. И в нем мы, хотя и недостойно, сказали немного из того, чего требовало время и что было нам по силам; и теперь скажем, что следует и что даст Бог на пользу смиренной душе моей, а также, осмелюсь сказать, и к утешению твоего, отец, великодушия. Как прежде часто, так и теперь, я говорю и исповедую, что если есть во мне какой – нибудь дар слова и способность писать что – нибудь малое, то это дано не ради меня, уничиженного раба твоего, но ради тебя, имеющего обильную, в сердце источающуюся, благодать.
Поэтому ты охотно и радостно продолжаешь учить и вразумлять не только нас, которых иные ошибочно считают твоими племянниками, но и всех сыновей и детей твоих, рожденных духом твоим. А то, что я говорю правду, доказали дела. Ты истинный пастырь, положивший
