Спустя многие годы после тех далёких событий мне трудно признаться, что в то ужасное время, когда прусская армия осаждала Париж, мои мысли целиком были заняты удивительными друзьями, с которыми пришлось расстаться по окончании летних каникул.
В те дни пруссаки продолжали неудержимое наступление, беспомощная французская армия отступала после позорного поражения при Седане. К счастью, Шерлок находился в безопасности, вдали от Франции, а Люпен, где бы ни оказался, всегда умел позаботиться о себе. Не могу поэтому сказать, что тревожилась об их судьбе, и всё же…
Впрочем, в то время я ещё не знала слов, которые только что использовала, – «беспомощная» и «позорное». Они пришли со временем, по зрелом размышлении.
А тогда, в том далёком сентябре 1870 года, сердце моё билось в непредсказуемом ритме молодости, и мысли в моей голове витали причудливые, пожалуй, правильнее сказать – безотчётные.
Война, как я уже сказала, была проиграна, и на улицах Парижа только и говорили, что о разгроме империи и неминуемом падении Франции под штыками армии короля Альберта Саксонского. И те, кто призывал заключить достойное перемирие, схватывались врукопашную с теми, кто, напротив, готов был добровольцем отправиться на фронт или присоединиться к патриотам и погибнуть, сражаясь за каждый дом, за каждую улицу.
А я, Ирэн Адлер, тем временем каталась в карете, проезжавшей сквозь взбудораженные, испуганные толпы народа, и жила в нашем особняке в Сен-Жермен-де-Пре, где моя приёмная семья решала, что делать дальше.
Говорю сейчас о приёмной семье, хотя в то время я весьма смутно представляла своё происхождение и никогда не задумывалась, даже не пыталась искать ответа на вопрос, почему с моими веснушками, рыжими волосами и голубыми глазами я нисколько не похожа ни на папу, ни на маму.
Вспоминая об этом теперь, могу сказать, что меня тогда не слишком многое интересовало.
Были, конечно, вопросы, которые немало беспокоили: война и осада Парижа. Но намного больше тревожило меня другое. Как во всём этом сумбуре – развал почты, чадящие дымовые трубы, солдаты в лохмотьях, оставшихся от императорских мундиров, итальянские уличные газетчики, за две монетки продающие на каждом углу новости, – как узнать что-нибудь о Шерлоке и Арсене?
Думая о том времени, вспоминаю, как меня без конца успокаивали: не нужно ни о чём думать, не нужно ничего опасаться. И многие девочки из подходящих для нашей семьи домов, которых мама навязывала мне в подружки, были именно такими: ни о чём не беспокоились и ни о чём не тревожились.
Несколько дам с дочерями как раз пришли к нам в тот вторник в гости. Из окна над дверью моей комнаты я наблюдала, как они входят. Ну словно утки, что зимуют на небольшом озере в Тюильри, только вместо переливчатых перьев подруги моей мамы и их дочери (никакие они мне не подруги!) выставляли напоказ голубые, розовые и жёлтые платья. Свои рыбьи глаза прятали под милыми шляпками с вуалью, а гладкие, нежные ручки – в сливочного цвета перчатках. Конечно же, у них на вооружении имелись крохотные шёлковые веера и драгоценности, от которых у любого вора слюнки потекли бы.
Зная, что в некоторых кварталах города пекарни нормировали продажу хлеба и многие городские рынки являли собой печальное зрелище пустых шкафов и полок, я должна была бы негодовать по поводу такой неуместной роскоши.
Но в этом доме меня ещё считали маленьким ребёнком, и хотя я прекрасно понимала, что уже не дитя, нередко вела себя как маленькая девочка, вопреки моему возрасту. Я делала вид, будто на душе у меня тихо и спокойно, а на самом деле, когда оставалась одна или виделась со своими двумя замечательными друзьями, душа моя словно высвобождалась из плена и воспламенялась тысячами обуревавших меня мыслей.
Итак, парижанки расположились в гостиной, а дворецкий Нельсон стоял возле моей комнаты на верхнем этаже, где обычно спала прислуга.
– Мисс Ирэн… – со вздохом повторил он уже во второй раз. – Миссис Адлер ждёт вас.
Я ещё раз взглянула на письма, которые разложила на письменном столе, и ответила ему тоже вздохом.
– Иду, – солгала я, не в силах оторвать взгляда от плавного, красивого почерка, каким написал своё длинное письмо Шерлок. Он вручил мне его минувшим летом в день отъезда из Сен-Мало. Я наизусть знала это письмо, потому что перечитывала уже множество раз, пока ехала в Париж.
И все следующие дни.
Шерлок желал мне благополучного возвращения домой и впервые с тех пор, как мы познакомились, кратко касался того, что происходит во Франции. Находясь вдали от столицы на отдыхе в Сен-Мало, куда почта доставлялась медленно и нерегулярно, мы пребывали там почти в полном неведении о том, что творилось в стране.
Но невозможно жить всегда в полном благополучии и вдали от мира.
Так что я вернулась в Париж, а Шерлок с братом, сестрой и матерью отправился в Лондон, где, как он считал, всё будет хорошо. И хотя его мать непрестанно жаловалась на всё на свете: на адский шум многолюдных улиц и невыносимую вонь, на грубость горожан и назойливое приставание торговцев, Шерлок, очевидно, иначе смотрел на вещи. Он знал, или, может быть, только надеялся, что в этом городе легко достанет любую книгу, какую захочет прочитать, и для этого нужно всего лишь заглянуть в какую-нибудь книжную лавку на Чаринг-Кросс.
А кроме того, он начал брать уроки игры на скрипке! Известие об этом, объявленное без всяких преамбул, заставило меня улыбнуться. И если поначалу я решила, что он шутит, то дальше сухой, решительный тон письма в конце концов убедил меня, что мой друг говорит вполне серьёзно.
Холмс, играющий на скрипке! Он казался мне слишком активным и нетерпеливым, чтобы освоить искусство, для овладения которым требовались бесконечные, длительные упражнения. Это всё равно что представить себе Арсена Люпена в монашеской рясе.
А на самом деле?
А на самом деле я провела несколько бессонных ночей, слушая, как грохочет на окраинах Парижа прусская артиллерия и представляя себе Шерлока Холмса, стоя играющего на скрипке. Может, это был только способ не думать о войне, которая подошла уже к дверям моего города? Кто знает. Дальше Шерлок писал более торопливо и немного неуклюже. Высказал пожелание, чтобы наша встреча в Сен-Мало оказалась не единственной, и надежду, что рано или поздно я смогу приехать в Лондон, а семья Холмс посетит Париж, хотя бы когда всё успокоится и путешествовать станет менее опасно.
