Валентина Спирина - Последние листья. 99 жизней

Лида была счастливым человеком, потому что любила свою профессию, а главное потому, что могла работать дома. Занималась она переводами стихов с английского языка.

И вот решила Лида пожить на даче всю зиму. За городом лучше работается.

Лето и осень пролетели, как один день. Наступила зима.

Однажды утром Лида вышла на крыльцо, увидела большие сугробы и поняла, что до калитки придётся пробираться по колено в снегу, а в магазин идти надо. Отыскав в доме лопату, Лида принялась расчищать дорожку.

Оказалось, что это нелегко: тут же разболелась спина. Вдохновение улетучилось, ни стихи, ни переводы на ум не шли.

Пришлось возвращаться в город.

Лида ехала в Москву, смотрела на сугробы и думала:

– Какая у нас, однако, снежная страна!

Люди, живущие в снегу и при этом чувствующие себя счастливыми, представлялись Лиде необыкновенными героями. В голове зрел сюжет то ли сказки, то ли целого романа о сильных людях из Снежной страны.

В маленькой избушке за столом с потёртой клеёнкой сидел Писатель. Писателем его прозвали односельчане за то, что работать в поле и в огороде он не любил, а всё сидел за столом или на лавочке, и о чём-то думал.

На самом деле ни одной книги Писатель не написал, да что там книги – ни одной строчки.

Жил Писатель на то, что ему люди добрые подадут. А люди подавали, так как любили зайти как-нибудь вечерком к Писателю, посидеть с ним за столом за чаем, а то и за стопочкой, и поговорить о жизни. Больше так поговорить на селе было не с кем: у всех хозяйство и хлопот полон рот, а душу свою излить потребность была великая.

Могли бы, конечно, Писателя назвать Психоаналитиком, да слова такого никто не знал. О писателях бытовало мнение, что сидят они целыми днями, думают, а пишут-не пишут – дело десятое, может быть они сюжеты сочиняют. И каждому хотелось со своей историей в сюжет попасть, вот и изливали они душу Писателю, рассказывали всю свою жизнь, а тот слушал внимательно, сам говорил мало, будто боялся сюжет расплескать.

Некоторые селяне Писателя осуждали, называли тунеядцем да побирушкой, и даже мелкие пакости устраивали: то на заборе слово неприличное напишут, то камешек в окно кинут.

Однажды надоело это Писателю, заколотил он свою избушку и подался в город к племяннице.

Тоскливо стало без Писателя в селе, душу наизнанку вывернуть не перед кем. Стали селяне больше пить горькую да драться.

Много времени минуло с тех пор и стоит теперь в этом селе памятник Писателю, который не написал ни одной книги. А соорудил этот памятник местный кузнец по прозвищу Скульптор. Из железных прутьев и лошадиных подков соорудил. На то он и Скульптор, а не Писатель, чтобы уметь что-то конкретное руками делать. Но душу ему не изольёшь. Очень не хватало в селе Писателя! И стали селяне к памятнику приходить и ему свои истории рассказывать. Многим становилось легче, хотя, конечно, не тот эффект, как от присутствия рядом живого писателя, с задумчивым взглядом и редкими фразами:

«Жизнь – штука сложная» или «Да! И не такое в жизни случается!»

Влад, которого я случайно встретила спустя шесть лет после расставания, пригласил меня в гости в Лондон.

Мысль о поездке меня не покидала, но денег не было, не ожидалось и не предвиделось. За комнату, которую я сдала Ашоту из Батуми, он давно заплатил за полгода вперед. Сейчас у него гостила сестра с сыном и курить в квартире было неудобно. Я вышла на лестничную клетку и столкнулась там с соседом Генкой. Он спросил: