Каждое утро Виктора Андреевича Кузоватова, врача тюремной больницы, вот уже полтора десятка лет было как близнец похоже на предыдущее. Всё те же кабинеты, те же палаты, очень часто те же лица осуждённых. Сидели в этой колонии подолгу, болели часто, а на свободу выходили редко. Поэтому Виктор Андреевич знал про свой спецконтингент всё. Ему даже без надобности было заглядывать в медкнижки.
Нынешнее утро ничем примечательным не отличалось. Дежурная медсестра Галя зашла в кабинет для доклада. Галя рассказала, что ночь прошла спокойно.
– А что Залыгин, – спросил врач, – ночью кричал, бредил?
– Нет. Залыгин попросил укол перед сном. А утром, часов в пять потребовал к себе начальника оперчасти.
– Зачем ему Баршин понадобился?
– Не знаю, Виктор Андреевич, – устало ответила Галя. – Я передала дежурному.
Врач отпустил Галю и, дождавшись её сменщицу, пошёл на обход. В палате Залыгина Виктор Андреевич задержался. Максим Залыгин был тяжело болен. Онкология. Вряд ли осуждённый доживёт до освобождения. Тем более что до него было ещё почти восемь лет. Сам Залыгин знал о своём недуге и уже ни на что не надеялся. Просто ждал смерти. Он мало ел, ни с кем не разговаривал и практически не вставал с постели. Умирал.
Икону Виктор Андреевич увидел на прикроватной тумбочке около Залыгина несколько дней назад. Врач не стал интересоваться, откуда она взялась. Знал, принёс кто–то из персонала. Жалко было Залыгина, хоть и зверь он, и убийца, но человек.
– Здравствуйте, Залыгин, – сказал доктор, подойдя к кровати больного. – Про самочувствие спрашивать не буду. И так знаю. Пожелания какие–нибудь есть?
Залыгин медленно повернул голову в сторону врача и хриплым, ослабшим голосом сказал:
– Я просил сестру вызвать ко мне Баршина. Больше никаких пожеланий нет, – больной снова отвернулся к окну.
– Зачем вам Баршин? – поинтересовался Виктор Андреевич.
Залыгин опять повернул голову и зло посмотрел на врача. По свирепому, волчьему взгляду Виктор Андреевич понял, что лучше вопросов не задавать. Всё равно ответа не получить.
– Хорошо. Галя уже сообщила дежурному. Баршин придёт. Правда, когда не знаю.
Виктор Андреевич не стал говорить больше ничего, молча повернулся и вышел из палаты. Его, привыкшего к разному необычному поведению больных, взгляд Залыгина напугал. Нет, не напугал, а нарушил душевное равновесие. Правильно будет сказать – расстроил. Доктор направился к следующей палате. В эту минуту в конце коридора появился начальник оперчасти майор Баршин – молодой, подтянутый, энергичный. Он шёл уверенно, громко топая начищенными ботинками. Виктор Андреевич поздоровался с майором и предложил сопроводить его до палаты Залыгина.
– Нет, нет! – остановил доктора Баршин. – Вы продолжайте обход. Я поговорю с ним наедине.
Зайдя в палату, офицер плотно закрыл за собой дверь и подошёл к Залыгину.
– Чего вы хотели, Залыгин? Говорите, у меня мало времени.
– У меня ещё меньше, – пробормотал себе под нос больной.
– Чего? – не расслышав, переспросил майор.
– Гражданин начальник, – стараясь изо всех сил говорить громче, хрипел Залыгин. – Я хочу чистуху написать.
– Какую чистуху? – Баршин не скрывал удивления.
– Я ещё одного человека убил. Вернее женщину. Вызовите следака. Очень прошу.
Баршин присел на край кровати.
– Я вызову, обязательно вызову. Только скажи мне, Залыгин, чего вдруг?
Залыгин с трудом повернул голову и посмотрел на икону. Смотрел на неё долго, как бы разговаривая с ней. Потом сказал:
– Сон видел сегодня. Его, – больной указал пальцем на потолок. – Ну ты понимаешь, начальник? Он пообещал, что если в смерти женщины признаюсь, то даст мне ещё пожить. А я хочу.
– Непохоже на тебя, Залыгин. Что–то не верится мне.
– Следака позови. А то помру и не успею.
– Хорошо! – ответил, вставая с кровати майор. – Только сначала доложу начальнику колонии. Ты уж не помирай. Подожди немного.
Залыгин вдруг приподнялся на локтях. Это было для него нелегко.
– Имей в виду, начальник. Эта тёлка, которую я грохнул, непростая. Большая шишка. Если бы тогда узнали, что это я её, был бы на пожизненном.
Начальник колонии подполковник Вишняков с сегодняшнего дня был в отпуске. Он против своего обыкновения спал до девяти утра. А на четверг уже был куплен билет на поезд до Лазаревского, где в ведомственном санатории Валерий Георгиевич собирался вместе с женой провести три недели.
В половине десятого, когда Вишняков только сел перед телевизором выпить кофе, раздался звонок. Звонил Баршин. Вишняков поморщился недовольно, но на звонок ответил.
– Ну чего тебе, Степан, я в отпуске. Решай всё сам. Учись, – подполковник не давал Баршину вставить слово. – Я же просил с сегодняшнего дня меня не трогать. Просил ведь?
– Валерий Георгиевич, я всё помню. Но ситуация нестандартная.
Баршин рассказал Вишнякову о разговоре с Залыгиным.
– Тебя, Степан Алексеевич, прямо подмывает вывалить мне эту новость в первый день отпуска, – ворчал в трубку подполковник. – Чего тебя не устраивает? Хочет признаться, вызывай следователя. А лучше сам всё оформи. Вдруг помрёт раньше времени.
– Что–то меня во всём этом настораживает. Мутит Залыгин, – высказал сомнения Баршин. – Сон видел. Бог ему жизнь пообещал. Может лучше психиатра вызвать, а?
– Я, Степан, уже двадцать лет в этой системе работаю. Встречал такое. Как ни странно, бывает. Хорошо. Я скоро приеду. Дай ему бумагу, пусть пока излагает.
