Глава первая
Мэгги, Брайтонский отдел регистрации, 15 января 2016 года
При словах «Встанем же и поприветствуем невесту» я принялась оглядываться в поисках красавицы в белом.
Свадьба моя состоялась в ничем не примечательный полдень в середине января, далеко от любых праздников вроде Рождества или Дня святого Валентина. Мне уже стукнуло тридцать пять, и прежде я никогда не жила с мужчиной. Не потому, что была такой уж монахиней (с довеском в виде десятилетнего сынишки Сэма изображать невинность просто смешно), а потому, что меня вечно тянуло не к тем парням. Меня привлекали те, из-за кого отцы запирают дочерей в башне замка, а самих ухажеров поливают из верхнего окна кипящим маслом.
Правда, отца-то у меня никогда не было, одна мама, которая во всех видела только хорошее. Сломленные жизнью, съехавшие с катушек, пустые мечтатели – каждому мама позволяла приземлиться беспомощной задницей на наш диван и кормила горячими бутербродами с сыром. Вместо того чтобы гнать их поганой метлой, она с улыбкой уверяла меня: «Эх, доченька, в душе-то он хороший, просто немного одичал. Перерастет. Выправится».
Но они так и не выправлялись. А потом я встретила Нико, которому не нужно было ничего перерастать. Столько лет перебирая самых нескладных, самых неприспособленных мужчин, я наконец нашла такого, которого не требовалось выправлять. Который мог сам вставать по утрам, удержаться на работе, справляться с разочарованием и крушением иллюзий, не оставляя при этом за собой шлейфа из пивных банок, долгов и неразберихи. Нико приходил вовремя, от него никогда не веяло выпивкой или грабежом, он не называл моего сына Сэма спиногрызом. Меня же порой величал потрясающей – или инкредибле[1], когда хотел щегольнуть своим итальянским происхождением.
И вместо того, чтобы с течением времени считать меня все менее инкредибле, он однажды взял да и предложил мне выйти за него замуж. Что для женщины из семьи Паркеров было такой же диковиной, как точно знать, кто твой отец.
Поэтому, идя в церковь за руку с Сэмом, готовая произнести брачные клятвы, я, по идее, должна была чувствовать себя альпинистом, который наконец-то покорил вершину горы, долгие годы простояв у подножия в недоуменных размышлениях: «Как мне, черт возьми, туда взобраться?» Но я ощущала себя скорее неудачливым футбольным тренером, покорно принимающим гневное улюлюканье болельщиков.
Идя по проходу, я попыталась поймать взгляд Франчески. Хотелось показать ей, что все будет не так плохо, как она опасается, что мы справимся. Но девочка по-прежнему сидела опустив очи долу и склонив голову, сжавшись в эфемерной битве между неприятием и душевной болью.
Меня так и подмывало остановиться, попросить немногочисленных гостей выйти на минутку, а самой обнять эти дерзкие, но уже поникшие в поражении плечики и сказать будущей падчерице, что я на ее стороне. И снова я усомнилась, правильно ли поступает Нико, женясь на мне и не оставляя дочери иного выбора, кроме как принять меня в качестве нового члена семьи.
Слишком поздно.
Я стиснула руку Сэма, пытаясь показать, что приняла решение не только за себя, но и за него. Моя мама, Берил, обожала Сэма, но ему, чтобы чего-то добиться в жизни, требовалось несколько больше, чем умение прятаться от арендодателя в день квартплаты.
Когда заиграли последние веселые такты «Часовни любви»[2], я попыталась выбросить из головы все, кроме Нико, и наслаждаться моментом, ведь мужчина, который оказался моей второй половинкой, выразил готовность ринуться в неизвестность, женившись на мне. Что случилось впервые для трех поколений Паркеров.
Я смотрела на затылок жениха, на темные вьющиеся волосы, которые топорщились, несмотря на все попытки их приручить, и испытывала прилив необыкновенного восторга. А в один опасный момент даже подумывала пройтись колесом оставшиеся до регистраторши метры. Но потом решила не заходить так далеко в первый же свой день в семье Фаринелли. Судя по кислым лицам, мои новые родичи за всю свою уныло безупречную жизнь ни разу даже не подпрыгнули. И все же я таила надежду, что нам с Нико повезет и мы, проявив немного терпения, сумеем вместе с детьми объединиться в нечто напоминающее нормальную семью. Впрочем, что для одного норма, то для другого безумие.
Пусть хотя бы для нас самих семья выглядит нормальной.
Но вот закончилась песня, а с нею угасло и мое желание покачивать бедрами и щелкать пальцами, сменившись скучным поведением взрослой тетеньки, выходящей замуж. Шепелявая регистраторша поинтересовалась, как и положено по церемонии, известны ли кому-нибудь причины, препятствующие нашему браку. Я затаила дыхание, готовая услышать пронзительный вопль протеста, который долетит до гостиничного бара, после чего посетители, бросив на столах недопитые пинты, толпой ринутся сюда посмотреть, что происходит. Позади сопели и ерзали, а я изо всех сил старалась не думать о родственниках Нико. Не хотелось представлять их лица: откровенное отвращение, перекосившее вечно чванливую мину его матери Анны, сальную ухмылку старшего брата Массимо, словно Нико собирался сделать глупость… в который раз. Я надеялась, что они пусть и поневоле, но порадуются официальному признанию нашей любви и тому, что после стольких испытаний Нико счастлив и наконец спокоен. Однако вместо ликующей толпы, обычной для «ритуального» зала, наша группа скорее напоминала пациентов, которые готовятся к коллективной колоноскопии.
Я оглянулась в поисках моральной поддержки, и подружки с района дружно вскинули большие пальцы. Пришлось поскорее отвернуться: не дай бог, еще примутся скандировать, будто на скачках, когда лошадь, на которую они поставили, приходит первой. Будущая свекровь уже неодобрительно разглядывала их декольте и блестки и наверняка невесть что подумала о моей лучшей подруге, чья шляпка напоминала шоколадный трюфель. Я поспешно перевела взгляд на маму. Вот кто не разочаровал, улыбаясь во весь рот, словно веселый куст рододендрона среди кучи засохших луковиц. Вспомнились ее вчерашние слова: «Выше голову, детка. Ведь для этой семьи ты просто дар небес. Дай дочурке Нико немного спокойствия и любви».
Впервые в жизни мне хотелось погрузиться в любовь с головой, поверить, что она бывает особенным и ярким чувством, а не позорным провалом, после которого, глядя в зеркало, остается лишь качать головой от собственной глупости. Произнося клятвы, я не сводила глаз с Нико, укрываясь исходящими от него добротой и сердечностью от остальной публики. Но взгляд Франчески царапал мне спину, заставив споткнуться на втором имени Нико, Лоренцо. Сразу представилось, как вся семья закатывает глаза. Нико сжал мне руку, безмолвно напоминая, что мы готовились к этому, обсуждая, насколько непростой может оказаться церемония. Что, как любят говорить политики, «мы пройдем через это вместе». Но я по-прежнему ощущала колючее неприятие Франчески, которое металось между нами в поисках трещинки, расщелинки, куда можно излить протест, бурную ярость из-за того, что всего через два года после смерти матери отец решил жениться снова.
