Шшшарк – шмяк! Шшарк – шмяк!
Комья земли взлетали над кромкой берега и звучно шмякались на громоздящуюся у самого края изрядную кучу.
Человек остановился, посмотрел на уже клонящееся к закату солнце и снова принялся рыть. Лопата по самый черенок вгрызлась в береговой склон, вываливая прямо на сапоги толстый, влажный пласт красноватой земли. Мужчина воткнул лопату в склон, нагнулся и принялся разминать эту землю в руках, внимательно рассматривая комки на ладони.
– Ну во-от! – удовлетворенно прогудел он. – Я же говорил, что найду! «Нету, нету…» – Он явно передразнил кого-то. – Искать надо уметь… а не сразу жалобы слать. Тоже мне, жалобщик! Еще извиняться колбасника заставлю, всенепременно! – Мужчина покивал сам себе, снял картуз с лаковым козырьком, по-простецки утер лицо рукавом косоворотки.
Шлеп!
Ком земли шмякнулся ему прямиком на темечко.
Человек замер в растерянности, медленно поднял руку, пощупал… пальцы влезли в противное и мокрое, размазывая землю по коротко стриженным волосам. Выругался и принялся оттирать голову не первой свежести платком. Отряхнулся и потянулся за лопатой…
Шлеп!
Прилетевший из-за кромки берега новый ком угодил ему в спину.
– Хи-хи! – в застоявшемся летнем воздухе тихо прошелестел смех.
– Это кто там озорует? – выпрямляясь, рявкнул человек. – Ужо я вас! – И, опираясь на лопату, полез по склону наверх.
Лопата легла на край берега, следом выбрался ее хозяин. Отряхнул ладони, огляделся… Темно-красное закатное солнце расчертило поросшую жухлой травой степь кровавыми полосами. В сгустившихся черных тенях, тесно-тесно прижавшись друг к дружке, застыли двое ребятишек, мальчик и девочка лет десяти.
– Ваша работа? – отряхивая испачканную косоворотку, вопросил человек – хотел грозно, но вышло скорее добродушно, в уголках рта дрогнул смех. – Давно батька ремня не прописывал? Глядите у меня, буду вам заместо отца родного! – Демонстративно берясь за пряжку ремня, он шагнул к детишкам.
Мир дрогнул. Багровые полосы заката разлились, словно где-то там, наверху, из перехваченного ножом горла хлынула кровь, захлестывая землю. Мужчина испуганно зажмурился… а когда открыл глаза, детишки, все так же прижавшись друг к другу и сдвинув головы, точно шептались на ходу, убегали прочь.
– Эй! – Человек невольно шагнул следом за ними. Всыпать шутникам уже не хотелось, его охватила смутная тревога. – Куда вы, дети? – Он опять шагнул за детишками… и остановился как вкопанный.
Дети не бежали, они скользили, плавно, точно их нес пробежавший над степью ветерок. Ярко-синие метелки степного шалфея не качались, когда за них цеплялись полы длиннющих домотканых рубах. Детишки медленно перетекали из багровых полос заката в черные тени, и, постепенно разгораясь, их окутывал серебристый ореол.
Человек судорожно, рывком сделал еще шаг – будто его дернули за невидимую веревку. Лицо его стремительно бледнело, словно лоб и щеки осыпали мелом. Снова рывок – нога зависла на полушаге, и со стороны могло показаться, что человек отчаянно боролся с собой. Крупная капля пота прокатилась по виску, повисла и упала на землю. Мужчина выгнулся назад, будто стараясь растянуть захвативший его незримый аркан, и – банг! – что-то неслышно лопнуло, и он с размаху сел в пожухшую траву. С хриплым вздохом вскочил, повернулся и ринулся прочь – бежать, бежать, подальше отсюда…
Мальчик и девочка стояли у него за спиной.
Прижавшись голова к голове, они пристально и неотрывно глядели на него сквозь зашитые суровой ниткой веки. От этого слепого взгляда из груди мужчины вырвался стон. Лунное сияние вокруг детишек разгоралось все ярче, его сполохи тянулись к человеку, как щупальца невиданной твари. Леденящий холод дохнул в лицо, человек отчаянно закричал… Безумный, туманящий голову ужас точно стегнул его по ногам, заставляя прыгнуть в сторону.
– Нет-нет-нет! Оставьте меня! Убирайтесь! Не-ет!
Он побежал, упал, вскочил снова и, завывая от ужаса, ринулся прочь, обратно, к берегу и узкой ленте реки.
– Пошел дядя покопать… – прошелестел над степью призрачный детский голосок.
Ногу болезненно дернуло, будто она вдруг угодила в скрытый капкан, и человек с размаху рухнул в пыльную степную траву. Яростно рванулся – и заорал, пронзительно и страшно, перекрывая стрекотание проснувшихся в сумерках цикад.
На щиколотке его сжимались пальцы. Рука торчала из земли, а сами пальцы были белыми, голыми… костяными. Медленно, точно наслаждаясь мучениями жертвы, они сжимались все плотнее, сильнее… И выросшие на кончиках пальцев когти вспороли сапог.
– Песка-глины поискать… – подхватил второй детский голосок.
Слова считалочки гуляли над степью, сливаясь с нарастающим воем ветра.
– Не-ет!
Человек отчаянно бил второй, свободной ногой. Хрясь! Хрясь! Хрясь! Толстый каблук сапога молотил по косточкам скелета, пальцы ломались один за другим, но не разжимали хватку. Наконец большой палец с хрустом отвалился, мужчина рванулся еще и выдернул ногу из сапога. Подвывая, он на четвереньках устремился к брошенной у берега лопате.
– Мертвячок вдруг вылезает… – хором прошелестели детские голоса.
Земля вспучилась, сквозь нее, как сквозь толстое покрывало, проступили контуры рук, ног, головы… Потом земля осыпалась, и голый пожелтевший скелет сел в неглубокой яме. Поднялся, пощелкивая суставами, и ринулся в погоню за живым.
Человек обернулся, заверещал и с удвоенной скоростью кинулся к лопате. Скелет на миг припал к земле, а затем прыгнул, вытянувшись в струнку, как выпрыгивающая на берег рыбина.
– Ннна!
Лопата вонзилась скелету меж ребер. Позвонок переломился от удара, скелет распался на две части. Цепляясь уцелевшей пятерней за траву, верхняя часть поползла к жертве.
– Нна, нна, нна! – Человек отчаянно молотил лопатой, разнося в крошево хрупкие древние кости. – Отстаньте от меня, отстаньте! – Он попытался бежать, но пострадавшая нога подломилась.
Мужчина зарычал от боли, отчаяния, ярости, оглянулся на замерших невдалеке лунных детишек и упорно заковылял прочь, не выпуская лопаты из рук.
– Мертвячок вдруг вылезает, дядю за ноги хватает… – зашептали голоса.
С придушенным рыком человек метнулся в сторону, и вылетевшая из земли иссушенная, как у мумии, черная пятерня схватила воздух. Земля вскипела, и из нее один за другим полезли мертвецы: и голые скелеты, и туго обтянутые высохшей черной кожей останки, и даже почти свежие трупы с объеденными червями лицами.
– Врешь, не возьмешь! – Мужчина закрутил лопату над головой. Заточенное полотно смахнуло ближайшей черной мумии голову, и та покатилась по пыльной траве, подпрыгивая на кротовинах, как мяч. Выпад вперед – острый край рубанул мертвяка по глазам. Сорванная с лица кожа повисла, мертвяк закружился, точно враз перестав видеть. – Всех порешу! – со сдавленным ревом человек кинулся на заступившего ему дорогу мертвяка, со свистом кроя воздух своим оружием. – Нна! – Лопата с влажным чавканьем вонзилась в грудь полуразложившегося трупа и застряла, зацепившись за ребро. – Нет! – Человек отчаянно рванул…
