© Галина Прудникова, 2021
ISBN 978-5-0053-3772-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Галина Дмитриевна Прудникова
Полынь, полынь… Степных полей царица,
Где свеж рассвет и где закат багров.
Судьбе поклон, что довелось родиться
В краю шальных порывистых ветров,
В июльский зной вдыхать бальзам полезный,
Сушить траву в тени на чердаке
И пить отвар от множества болезней
На кипяченном сладком молоке.
Мохнатых листьев трепет серебристый —
Полынный край, мой милый отчий дом,
Могил отца и брата обелиски,
Что на погосте за родным селом.
Уроки жизни, словно Божья милость,
В бескрайнем небе клином журавли…
Не у тебя ль, полынь, я научилась
Держать удар, согнувшись до земли?
Я говорю о том не позы ради,
Не ради сладких, пафосных речей…
Полынь, полынь, свои седые пряди
Даю на откуп мудрости твоей…
Расплелась повитель в огороде —
одолела созревший чеснок.
Серафима неслабая, вроде,
но она абсолютно не против,
чтобы кто-то пришел да помог.
А помощников нет – одинока.
Но не станет на долю пенять —
ни всерьёз, ни шутя ненароком…
Суетится поодаль сорока
да мяукает кот у плетня.
Все порывы подсобной бригады —
стрекотать и валяться в тени.
Серафиме работа – в награду,
ей большого богатства не надо —
были б смыслом наполнены дни.
У межи развесёлая Зойка:
«Приходи, пирожков напеку!
Испытаем, крепка ли настойка».
«Ишь, забыла, как прыгала в койку
к мужику моему, ходоку.
А теперь – дорогая подруга!
И надёжней ещё поискать!»
…Солнце золотом чертит по кругу.
Повитель и цепка, и упруга;
зелена, словно вдовья тоска.
Третий год муженёк на погосте.
По усопшему память светла…
На душе ни печали, ни злости.
И пойдёт Серафимушка в гости
к той, которой волосья рвала.
Опрокинут по паре стаканов,
самогон пирожком закусив,
«Шёл казак на побывку…» – затянут,
и по старой традиции станут
друг у дружки прощенья просить —
за подлянку, за драные патлы,
за измазанный дёгтем забор,
за года, что ушли безвозвратно…
Будет литься, немного невнятный,
двух заклятых подруг разговор.
Посиделки закончатся поздно.
Выйдет на небо месяц немой,
поплывёт в тишине коматозной,
и провиснут досужие звёзды,
провожая «гулёну» домой.
Всполошится ночная кукушка —
напророчит спросонья лет сто.
Усмехнётся казачка: «Болтушка…»
И совьётся на стылой подушке
вдовий сон повителью густой.
Он каждый день приходит в парк. Он хмур и неопрятен.
Известный в прошлом звездочёт, угрюм и одинок.
Когда-то бывший модным плащ пестрит плеядой пятен.
Астролог всем ваял судьбу – себе сложить не смог.
Пойдёт по Млечному пути. Когда-нибудь. Не скоро…
Увязнет в зыбком молоке подол его одежд.
Затихнут где-то позади пустые разговоры,
Исчезнет боль земных потерь, несбывшихся надежд.
Ворсистым нежным лоскутом космического плюша —
На грешно-праведной земле не водится такой —
Запеленают небеса родившуюся душу,
И вспыхнет звездочкой душа, и обретет покой.
***
За работой, за ночными сменами
прозевала собственную дочь —
суицид со вспоротыми венами,
роды, блуд, побег из дома прочь.
Выжил внучек, даром недоношенный —
радовал сноровкой и умом.
Только одиночество непрошено
просочилось в старый бабкин дом.
Всё хозяйство – две несушки курицы.
Хоть одно, но каждый день, яйцо.
Двор зарос – осот на солнце жмурится.
Покосилось ветхое крыльцо…
Верится старухе – всё устроится.
Пишет внук – приедет – всё решит.
Не дождавшись, померла на Троицу.
Курочки сгодились для лапши…
Тихая палата. На стене икона —
строго и смиренно смотрит Всецарица.
Высятся штативы с «гроздьями» флаконов.
За окном осенний листопад кружится.
За окном дождливо… Кисти винограда —
вот они – живые, к стёклам прилипают.
Мне б сейчас наружу – большего не надо,
но нельзя, не смею.… Остаётся память:
туфельки разумно прячу в коридоре —
под дождём намокнут – расползутся точно.
По ступенькам мокрым отбиваю: до, ре…
Босиком танцую в месиве песочном.
В памяти всплывают школьные картинки —
изучаем чувства. Класс четвёртый? Пятый?
После школы дождик. Одноклассник Тимка.
Куцый плащ-Болонья, на двоих распятый.
Стол, в саду накрытый. Сад в цветенье пышном.
Ливень, налетевший – не пойми откуда.
Чёрный чай душистый с лепестками вишни.
Бегство на веранду. Торт, спасённый чудом.
…А сейчас на дождик не рискую выйти
в силу, а точнее – в крах иммунитета.
Преумножив грусти, поубавив прыти,
дождь ко мне приходит в склянках и пакетах.
Ядовитой влагой лечит и калечит,
выдаёт по капле, прожигая вены.
…Под открытым небом мне приятней встречи —
я расправлю плечи, и в какой-то вечер
соберусь и выйду. Выйду. Непременно.
Осенний лист, разлучно жёлт,
кружил постыло.
Ты так непрошено пришёл —
и я впустила.
С дрожащих плеч упала шаль —
греховным комом.
Взывала к разуму мораль —
«едва знакомы!».
Не затихал в подъезде блиц.
Поди ж ты – чудо! —
среди назойливых синиц —
журавль! Откуда?
Ты б не пришёл – не будь беды —
крыло помято.
Мне жаль, но нет святой воды,
из церкви взятой.
Мы затаились в тишине
под сенью мрака —
без чутких трепетных теней
по Пастернаку.
Туман рассеется к утру,
слезой растает.
А я в полёт не соберусь —
чужая в стае.
Тебе, журавушка, дано
быть вольной птицей.
…Рябины гроздья за окном
клюёт синица…
Крахмальные шторки на чистых окошках,
подбелена печь – до осенней поры.
Сбежав от «забот» хуторской детворы,
в углу у порога устроилась кошка —
разнежилась томно, но дремлет сторожко —
уж больно «кошатники» эти хитры.
Пришла баба Фрося: «Пощупай печёнку.
Полночи, зараза, «давала дрозда».
Ужасная боль – не могу передать».
«Понятно, на ужин картошка-толчёнка
да шкварок немеряно».
«Люся, о чём ты?»
«Нельзя тебе сало, уймешься когда?»
Тайком от жены появился лесничий —
была бы причина – аптечку собрать.
«Ой, девка, пора тебе замуж, пора!»
«А что, разведёшься?»
Вполне симпатичный,
но Люське не чужды законы приличий.
Женатый – чужой. Непреложна мораль.
По возрасту – дама, немного за тридцать.
Окончена школа, диплом защищён.
Вернулась на хутор, куда же ещё?
Работает Люся простой фельдшерицей
и ждёт неустанно заезжего принца,
а принц-то, видать, не рождён, не крещён…
С утра веселее, к обеду – тоскливо.
Прошёлся народ и осел по домам,
И снова одна – виновата сама.
Премудрая кошка взирает пытливо
И об ноги трётся, мурлыча с надрывом,
И ждёт валерьянку – кошачий дурман.
Вдоль хутора трасса. Несутся машины.
Уверена Люська – в счастливую жизнь.
А ей остаются одни миражи,
и вместо курлыканья – крик петушиный.
А зеркало, сволочь, считает морщины…
И облако в небе фатою кружит…
Под нажимом колёс в колее утопает лишайник.
Лобовое стекло вездехода штурмует мошка.
Мы с отцом, взяв собаку – красавицу умницу Шани,
Едем к давнему другу в чукотский посёлок Нешкан.
К нам выходит старик, начинает забавно сюсюкать,
Но, увидев борзую афганских чистейших кровей,
Говорит деловито: «Однако, хорошая сука!
