Глава первая, в которой разбиваются зеркала
«– О, нету мне, Лауре, счастья! Душа моя в потёмках, и сердце полыхает, как костёр!
– У неё что-то с сердцем? – шёпотом спросил Константин Улисса. – У них в театре нет врача?
– Это метафора, – ответил Улисс.
– А… Никогда не слышал. Какая-то ужасная болезнь?».
Фред Адра. Из книги «Лис Улисс».
– Мне снятся плохие сны. Часто. В последнее время каждую ночь. Я не понимаю, что сплю, и мне очень страшно. Во сне чувствую, как надо мной нависает тень, кто-то смотрит, а я лежу под одеялом и не могу открыть глаза. И пока пытаюсь проснуться, тень смотрит, но не трогает, а когда перестаю бороться, она ныряет в меня, и я просыпаюсь на самом деле. Иногда молюсь, прошу Бога, чтобы до утра мне больше не снились плохие сны, и обычно это срабатывает, но только до следующей ночи.
– Твои родители говорят, что ты часто встаёшь по ночам.
– Да, я хожу курить. Они не знают об этом.
– Тебе пятнадцать?
– Четырнадцать. Так вышло, простите.
Психотерапевт переворачивает исписанную страницу блокнота и задумчиво смотрит на новый белый лист. Асель дёргает ногой, пытаясь прочувствовать, не слишком ли она откровенна, и не заберут ли её из кабинета в психушку. Она пытается предугадать следующий вопрос доктора и чешет голову, от тугого конского хвоста кожа раздражена.
– Как у тебя складываются отношения с одноклассниками?
Нормально.
– Тебя направили ко мне после инцидента на уроке, верно? Расскажешь?
Асель смотрит в потолок. Лепнина похожа на паутину, а люстра с чёрным абажуром – на паука, который её сплёл.
– Я накричала на девочку.
– Как её зовут?
– Катя. Она хорошая, всегда давала списывать, мы вместе ходили в музыкалку ещё. Просто в тот день у меня совсем не было настроения.
– С чего всё началось?
– Ну… Она что-то рассказывала, а я не хотела слушать. Мы сидели за одной партой, её шёпот слева становился громче и громче, и она требовала внимания, ответа, реакции. Мне было не по себе, очень жарко. И от Кати тоже как будто дуло теплом, как от вентилятора в душной комнате. И я сорвалась.
– Прости за нецензурную брань, но я приведу твою цитату. Ты сказала: «Надеюсь, твою тупую башку набьют твоей же требухой, мразь, и мухи отложат личинки в твоих глазницах, пока блохастый бродячий пёс будет совокупляться с твоим мёртвым, съеденным червями телом».
Асель ёрзает в кресле.
– Не помню этого.
– Совсем?
– Я помню, что кричала. И всё.
Психотерапевт внимательно смотрит на девочку из-под квадратных очков, пока она трёт друг о друга аккуратные розовые ноготки, издавая приятный стрекочущий звук.
– Фраза пугает своей жестокостью, Асель. И судя по тому, что мне удалось выяснить, тебе не свойственна такая манера разговора. Что ты думаешь об этом?
– Наверное, это не я.
– А кто?
– Мне часто снятся плохие сны. Я не знаю.
Короткий писк таймера оповестил о том, что время сеанса подошло к концу. Психотерапевт осторожно закрыла блокнот.
– Мы встретимся с тобой послезавтра, милая. Ты не против такого обращения?
– Нет, порядок.
– Тогда до встречи. Небольшое задание дам тебе: попробуй сформулировать, кто вместо тебя так обидел Катю. Хорошо?
Асель пожимает плечами и снова чешет голову.
– Пока, – подхватывает кожаный чёрный рюкзак и выходит из кабинета, поправляя задравшуюся футболку на пояснице.
Слева – шиномонтажка, справа – спа-салон. Асель оборачивается, глядя на окна офиса психотерапевта, с рекламной растяжкой вдоль фасада об установке пластиковых окон, и думает, что больше в эту дыру не придёт. Понимает, что это во многом отговорка, но ей совсем не хочется делиться мыслями. Её фраза, которую озвучила докторша, забылась, осталось только неприятие и чувство тревоги.
Солнце жжёт, волосы становятся горячими. Асель видит ступеньки, ведущие в общественный туалет, и бежит вниз, чтобы помыть руки и освежить лицо. Внутри чисто, прохладно и пахнет хлоркой. Вода прозрачная, на ободке раковины стоит жидкое мыло с ароматом ромашки. Вылив половину бутылька себе в руки, Асель растирает жидкость меж пальцев, пока та не превращается в душистую пену. А потом громко визжит, хватает бутылёк и разбивает им зеркало.
Кривые осколки сыплются на пол, пластиковая рама шатается как маятник и падает следом. Собрав несколько осколков подлиннее, Асель вкладывает их в книжку по химии и суёт в рюкзак. Затем сбегает, пока никто не пришёл на шум.
***
В прихожей пахнет мамиными духами, на полу лежат лакированные туфли на тонкой шпильке, каблуками друг к другу. Мама устала, скинула обувь как попало. Асель проходит мимо зеркала, мимолётом смотрит на своё нескладное тело с острыми лопатками, тонкими руками и плоской грудью, цокает и проходит в гостиную. Мама ковыряется в шкафу нагнувшись. Асель шутливо бьёт её по попе.
– Аселя! – возмущается мама, вздрагивая и оборачиваясь. – Нельзя так подкрадываться.
Потом целует дочь в щёку, всё ещё хмурая. Короткие чёрные волосы сегодня завиты в локоны, на лице остатки макияжа. Перед сном она обычно сидит у зеркала и трёт лицо ватными дисками с мицелляркой, открывает баночки с душистыми кремами и что-то тихо рассказывает. Асель любит засыпать под эти мамины ритуалы, иногда совсем не хочется возвращаться в свою комнату.
– Я голодная, – падая на диван звездой, говорит Асель.
– Я тоже, сейчас что-нибудь сообразим. Как сеанс у психолога?
– Психотерапевта. Скучно, – вздыхает Аселя.
Потом видит, что мама берёт с полки стопку белья и, опережая её, бежит в комнату. Достаёт пачку сигарет из-под вороха разноцветных подушек и прячет в карман халата. Мама приходит позже, начинает стелить постель.
– Солнышко, ты же в порядке? – спрашивает мама, встряхивая плед. – Папа настоял на этих сеансах, всё оплатил, но я надеюсь, что ты и без психолога знаешь, что обзываться нехорошо.
– Ну да, я же извинилась даже. Может, вернём деньги, съездим в выходные в ЦУМ?
– Это так не работает, – не без досады говорит мама. – Давай будем послушными и доходим на дурацкие терапии, ладно?
– Ока-а-ай, – протягивает Асель, снимая светлые узкие джинсы. Вертится в трусах у зеркала, разглядывая худые ноги. – Хочу попу накачать. И грудь.
