Всю пасмурную, насквозь пронизанную дождями неделю он снимал на чёрно-белую фотоплёнку городские пейзажи. Древний, полный внутренней жизни мегаполис давно привлекал его своими изломанными линиями, вызывая плохо различимые, запутанные, странной природы зрительные ассоциации. Набережная, крепко сжимавшая чёрную реку с бурлящими порогами, выгнутые, словно арки старинных дворцов, мосты и величественные костёлы – всё это было для человека с фотоаппаратом натурой знакомой, близкой и чем-то неуловимо понятной.
Сегодня он снова искал тот единственный ракурс, который смог бы достойно запечатлеть упрямую арку центрального городского моста. Капризно брызгал холодными каплями дождь, то и дело хлёстко стегал, словно кнут раздражённого возницы, порывистый ветер; прохожих в этот будничный день было немного. Фотограф, несмотря на затянувшееся сумеречное ненастье, работал скрупулёзно и не спеша. В очередной раз наводя телескопический объектив на монументальную, чёткой рукой выписанную архитектуру, он увидел, как увеличенный хорошей оптикой человек, подняв голову к небу, протяжно крикнул что-то неразличимое и бросился в чёрную реку вниз головой.
Человек с фотоаппаратом никогда не считал себя храбрецом. Если бы ему сказали, что он когда-нибудь решится спасти тонущего человека, он, скорее всего, просто не воспринял бы эти слова серьёзно. Причина здесь была сокрыта в том, что в глубине души он всегда сомневался в искренней природе таких порывов. Особей подобного плана он почитал за обыкновенных выскочек, измученных неутолённой жаждой известности, и никогда их не понимал, сколь ни старался.
Сейчас же фотограф внезапно оказался в объятиях какой-то мощной и незнакомой силы. Завладев им, эта сила, которой просто невозможно противиться, заставила его забыть мощнейший из инстинктов – инстинкт самосохранения – и стремительно перебросила его тело через перила.
Через короткий промежуток времени он уже подплывал к тому месту, куда рухнул самоубийца. Высокие и сильные – как коготь дьявола – волны то и дело накрывали фотографа с головой. Ветер дул в лицо с упрямым и злым напором. Отливающая ликующей чернотой ледяная вода мёртво сводила суставы, категорически и явно отказываясь служить ему помощницей. Приняв в себя человека, неосмотрительно доверившего ей свою жизнь, она уже ни за что не хотела с ним расставаться.
Время сделалось стремительным и упругим, точно водоворот.
Фотограф, судорожно глотнув необыкновенно леденящего воздуха, нырнул в тёмную глубину. Не отдавая отчета в своих действиях, он изо всех сил разгребал тяжёлые водяные толщи, словно стремясь постичь их до самого дна.
Внезапно он почувствовал, как его слепые руки обхватили что-то объёмное и живое. Это был человек, тело которого сотрясали сильные судороги. Течение в этом месте было чертовски напористым, и по этой причине скользкая добыча то и дело норовила вырваться из непослушных рук.
Крепко вцепившись в одежду тонущего, фотограф рванулся наверх.
Здесь незнакомая сила предательски покинула его. Воздух, давно рвавшийся из лёгких, добился наконец своего и крупными пузырями устремился к зеленеющей в дневном свете поверхности. В голове фотографа возник гулкий звенящий звук, вслед за ним начали раскатисто биться два огромных, мощных молота, ударами чередуя друг друга. Жгучие звёзды, чёрные и блестящие, как качественный антрацит, и столь же жёсткие, зажглись где-то совсем близко перед глазами, жадно впились в глазные яблоки, вдавили их глубоко в мозг и принялись жечь их что было силы. В этот момент ему отчетливо привиделись деревянные крылья скрипучей ветряной мельницы, натужно сдвинувшиеся со своего места и взявшиеся вращаться, на глазах прибавляя скорость, достигшую вскоре совершенно невообразимых пределов. Сквозь бешено летающие крылья пробивался солнечный луч, расколотый на сотни тысяч ярчайших на свете брызг; словно кто-то неизвестный и призрачный рассыпал щедрой рукой по небу мешок с негранёными алмазами чистейшей воды, и они тут же взялись жарко пылать, переливаясь острой резью в глазах.
Отравленная городскими стоками горькая вода, просочившись сквозь судорожно стиснутые зубы, мощным потоком хлынула прямо в сведённое горло. Фотограф, не выпускавший из рук холодный чужой воротник, ощутил, как протяжно и гулко уходит в таинственную пустоту сознание.
