Гарри Каракулин.
Предать огню на закате.
– Габи! Габи, где ты, дрянная девчонка? – кричала из окна жена плотника, дородная и краснолицая Отелия Глаубер, затем, обернувшись к мужу, продолжила. – Людвиг, тебя это как будто не касается?!
– Жёнушка, дорогая, ну зачем ты надрываешься на всю улицу? Над нами и так все соседи смеются.
– Ишь, смеются… Не очень-то я боюсь. А что ты, что молчишь? Сладу нет с этой девкой. Какой-то ураган, наводнение, чума.
– Отелия, не гневи Бога. Вспомни, как мы молили Господа, чтобы он послал нам деток, эту радость…
– Я не об таком молила. Ты же знаешь, я всегда хотела сыновей.
– Но дорогая, волею Божьей все наши трое сыночков сейчас там, на небесах.
– И вот Господь нас утешил, ничего не скажешь…
– Нельзя так. Не гневи Его, – повторил Людвиг Глаубер, уже поседевший, но ещё довольно крепкий подтянутый мужчина с обманчиво суровым лицом.
– Ну и пусть. А ты… Только и потакаешь её проказам, а до меня тебе и дела нет.
– Неправда. Ты же знаешь, что это неправда. Просто в тебе скопилась дурная кровь. На днях я приведу знакомого лекаря, Мартина, ты его знаешь, он своих лечит за полцены.
– Что?! Только попробуй! Я запущу в него ночным горшком! И тебя поколочу.
– Эх, Отелия… Ну ладно, мне пора.
Людвиг вышел на улицу, поправил сумку, оглянулся.
– Отец! Я здесь! – раздался серебристый голосок Габи.
Она подбежала и повисла на нём.
– Тихо, тихо, дочка. Соседи смотрят. И что ты на себя одела? У тебя же есть новое платье.
– Ну и пусть смотрят. А ты на работу, да?
– Да, дочка. Большой заказ, денег получу, хотя платят за это не так много.
– Ты дом строишь?
– О, нет.
– Значит, столы и шкафы?
– Теперь всего лишь столбы обтёсываю.
– Да? Отец, ты хороший. Если б ты знал, как я тебя люблю. А мама плохая. Она мне как злая мачеха.
– Габи! Не смей так говорить! И переоденься.
– Ладно, ладно. А когда ты придёшь? Принесёшь мне что-нибудь?
– Приду я поздно, дочка. Много работы. И слава Богу, что много. Поэтому я нынче неплохо заработаю и принесу тебе… принесу что-то… А что ты хочешь? Сладости? Куклу?
– Неважно. Что-нибудь.
– Ну вот и принесу что-нибудь. Мне надо спешить, дочка, не огорчай мать. До вечера.
– Ну ладно, до вечера.
Базарная площадь гудела. Кто-то надрывался, расхваливая товар, в мешках кричали петухи, а на помосте два дуралея в колпаках, гримасничая, спорили о том, что важнее – пиво или супружеская верность. Пожилой пьяный сапожник тут же, недалеко, танцевал с метлой, уверяя, что это его покойная жена, которая приходит по вечерам пропустить с ним кувшин аббатского пива. Некоторые, подыгрывая, с нарочито серьёзным видом и весьма почтительно, кланялись метле. Толпа визжала от смеха.
У Кэтрин опять распродавалось всё живее, чем у соперниц по цветочному ряду. И снова ей стало не по себе от их косых взглядов и недоброго ворчания. Ну разве она виновата, что Господь наградил её красотой, и даже женщины, не говоря о мужчинах, предпочитают покупать розы, нарциссы и маргаритки именно у неё? И красивые венки из цветов и ароматных трав – они были просто нарасхват. Молодки брали их на праздники, старухи – как оберег.
Под конец дня к ней подбежала быстрая как ртуть девочка, одетая в продранное в нескольких местах платье:
– Ой, какие красивые венки! Никогда таких не видала! Хочу купить!
– Что ты, милая, у тебя и денег, наверное, нет.
– С чего ты взяла? То, что я в рваньё одета, это так… Просто позлить… э-э-э… мачеху.
– Ты сирота?
– Да как сказать… У меня есть отец, он самый лучший. Но она на нём ездит, как ведьма на метле.
– Господи… Не говори так.
– Да ничего. Сколько стоит вот этот венок?
– Да что ты, милая, давай просто подарю.
– Правда? Ой, спасибо!
– Вот, бери. Как тебя зовут?
– Габи. А тебя как?
– Кэтрин.
– Тоже неплохое имя. Ну, ещё раз спасибо, мне надо бежать. Не могу долго стоять на одном месте, так и прирасти к земле можно.
Кэтрин засмеялась.
К лотку подошла девушка, её ровесница, долго любовалась на обереги, затем в восхищении изрекла:
– Их как будто плела сама Флора…
– Верно, она и плела. Правда, моими руками.
Девушка улыбнулась, прикоснулась к одному из венков.
– Как тебя зовут? – спросила Кэтрин.
– Амалия.
– А меня Кэтрин.
– Ты как будто не тутошняя? Я никогда тебя не видела на праздниках.
– Отчего же, здешняя, живу здесь неподалёку. Просто мне не с кем пойти на праздник.
– Тебе?! Не может быть! Хочешь, как-нибудь сходим погуляем вместе?
Вдруг в стороне какая-то старуха вполголоса процедила:
– У одной колдовские амулеты, другая, наверное, такая же…
Амалия вздрогнула, оглянулась.
– Не обращай внимания, – успокоила её Кэтрин. – Я это слышу частенько.
– А ты не боишься? Мне как-то стало боязно.
– Да неужели тебе такого не говорят?
– Нет. Я ткачиха. Когда у меня забирают работу, просто молча платят и… и всё.
– Много платят?
– Да что ты…
– Мне тоже непросто приходится, – вздохнула цветочница. – Едва хватает. И люди… Дело не в моих венках. Несчастные старухи злятся, потому что завидуют,
– Думаешь? А чему завидуют?
– Ну как же… Тому, что у меня покупают чаще. Может, моей молодости завидуют. Хотя нельзя так говорить.
– Почему нельзя? – возразила Амалия. – Я живу у одной старухи, она скверная, постоянно ругается. Я в ужасе, что когда-то стану такой же.
– А мне и думать об этом не хочется. Да и когда ещё это будет… А иногда мне кажется, что и не будет никогда. Я не хочу быть как они, и не стану. Но встречаются и добрые бабушки. Правда, редко.
– Редко, – согласилась Амалия. – Сейчас мне нужно идти, но завтра, если хочешь, я приду в то же время, провожу тебя до дому, а потом немного прогуляемся.
– Конечно, хочу!
Амалия убежала. Кэтрин взяла пустые корзины и направилась домой.
– Красавица, купите мармеладных шариков, для вас всего пфеннинг за горсть! – крикнул ей торговец сладостями, в огромном берете и зубастый как волк.
Она покачала головой.
– Тогда возьмите за так, то есть за один ваш прекрасный взгляд.
Она смутилась и молча пошла дальше. Её нагнал юноша, хорошо одетый, совсем молоденький, но успевший уже отрастить усы.
– Возьмите, девушка, это мармелад, я купил для вас, – и он протянул ей терракотовую тарелочку, полную крошечных сладостей.
Она нерешительно взяла пару шариков.
– Меня зовут Стефан Краузе, я студент, сын богатого землевладельца. А вы Кэтрин Фогель, мне это известно. Позвольте вас проводить.
– Спасибо за честь, господин Краузе, но нет. Я богачка и не красавица, я просто сирота, – и она прибавила шаг.
Студент растерялся, остановился, но тут же нагнал её.
– Для меня, что вы небогаты – не имеет значения.
– Нет, господин. Простите.
– Возьмите хотя бы это, – разочарованный, он опять протянул ей тарелочку. – Берите всё, не обижайте меня.
Она взяла, студент поклонился и направился прочь.
