Ночь была теплой, как бокал дорогого виски, разлитого по льду воспоминаний. Город ангелов, сияющий огнями и ложью, не спал – Голливуд жил своей жизнью: притворной, вульгарной, прекрасной.
Детектив Джек Харпер стоял у входа в особняк на Голливудских холмах, который до недавнего времени был символом нового восхождения кинозвезды Изабель Монро. Сейчас он был закутан в желтую ленту полиции, и каждый его угол пропитан напряжением, как пауза перед финальной репликой.
– Тело обнаружила домработница, – сказал офицер в форме, подавая Джеку блокнот с краткой сводкой. – По предварительным данным, смерть наступила около двух часов назад.
Джек шагнул через порог. Внутри всё было слишком идеально – будто сама сцена была подстроена. На лестнице, обитой красным ковром, валялась золотистая туфелька на каблуке, как в неоновом кошмаре Золушки. В воздухе висел тонкий аромат дорогих духов и… крови.
Изабель Монро лежала в гостиной – мраморный пол казался ледяным алтарем. Её белокурые волосы растеклись вокруг головы, как нимб, губы были чуть приоткрыты, будто она собиралась произнести последнюю реплику.
Джек присел рядом. Он видел мертвецов. Много. Но в этой сцене было что-то по-настоящему неправильное. Не страх, не ужас – трагедия. Красивая, как весь Голливуд, и такая же пустая внутри.
– На теле нет следов борьбы, – сообщила судмедэксперт, сдержанно отводя взгляд от лица девушки. – Но есть синяк на запястье. Возможно, удерживали. Токсикология даст больше.
Джек встал и медленно прошелся по комнате. На стеклянном журнальном столике стоял бокал с остатками шампанского. Камера лежала на кресле, объектив направлен в сторону камина. Он поднял её – плёнка внутри. Интересно. Старомодно. А значит – важно.
– Кто последний видел её живой?
– Согласно показаниям шофёра, вечером она вернулась с киностудии. Потом приехала ее подруга – актриса Кора Беннетт. Они якобы выпили бокал вина и та ушла около десяти вечера.
– Якобы?
– Кора говорит, Изабель выглядела уставшей, неразговорчивой. Но, по словам соседей, в одиннадцать был слышен громкий разговор. Женский голос. Крик. Потом – тишина.
Джек хмыкнул. Уже лгут. Значит, врут не только в кино.
Он подошёл к камину. На мраморной полке стояла фотография: Изабель с каким-то мужчиной – смуглый, ухоженный, в дорогом костюме. Внизу подпись: «Для Блейка. Навсегда». Сердце, дата.
– Узнай, кто этот Блейк, – бросил он помощнику. – И достаньте записи с камер у ворот. Кто приходил, кто уходил.
На улице становилось прохладно. Джек закурил. Сигарета горела медленно, словно время, застывшее в этом доме. Он думал о глазах Изабель. Не стеклянных, не выцветших – а полных какой-то невысказанной просьбы. Будто смерть застала её на полуслове.
Именно это тревожило больше всего.
Джек докурил и бросил окурок в урну у калитки. Слишком рано для выводов, слишком поздно для того, чтобы спасти кого-то. Убийство на глазах у целого города, который смотрит, но ничего не видит. Он уже знал, что это дело затянет его глубже, чем хотелось бы. Глубже, чем допустимо.
Вернувшись в дом, он направился наверх. Комната Изабель была на втором этаже. Широкая кровать, покрытая шелковым бельём цвета шампанского, в углу – трюмо с ярко освещённым зеркалом, засыпанное косметикой, записками, флаконами. Всё выглядело… слишком подготовленным. Как будто смерть наступила во время генеральной репетиции, а не спонтанно.
Он провёл пальцем по деревянной раме зеркала. Пыль. Значит, сюда давно никто не прикасался. Но зеркало было чистым – значит, кто-то вытирал. Странно. В ящике трюмо – пачка писем, аккуратно перевязанных лентой. Почерк женский, изысканный. Он достал одно.
«Ты снова играешь с огнём, милая. Я знаю, кто ты на самом деле. Твой успех не вечен, и всё, что ты украла, однажды будет отнято. Б.»
Джек нахмурился. Анонимные письма? Шантаж? Или чья-то ревность? Он положил записку в пакетик для улик и продолжил осмотр. На полу у кровати валялась сорванная с шеи цепочка – тонкое золото, оборванный замок. Следы борьбы всё же были – хоть и тщательно замаскированные.
В шкафу висели платья, будто выстроенные по рангу: от повседневных до тех, что носят только на красную дорожку. В углу он заметил коробку с надписью Paramount Studios. Внутри – сценарий. Обложка исписана красной помадой: «Ты не заслуживаешь этой роли».
Джек выругался. Вся картина складывалась в мозаичный кошмар. Кто-то ненавидел Изабель. Или завидовал. Или – и то и другое. Он пролистал сценарий. Главная роль – та самая, о которой говорили в индустрии последние недели. «Поцелуй последней ночи» – фильм, который мог сделать её великой.
И, возможно, стоил ей жизни.
– Мы нашли Кору Беннетт. Она ждёт внизу, – сообщил молодой детектив, подойдя к Джеку, когда тот спускался по лестнице.
Кора была одета в тёмные очки, даже несмотря на ночь. Красные губы дрожали, но слёзы не текли – как будто они были всего лишь частью макияжа, а не эмоций.
– Я приехала около девяти. Мы с Изабель выпили шампанского, говорили о будущем… – голос её был натренированным, как у актрисы на кастинге. – Она казалась немного… напряжённой, но не сказала почему.
– Кто-то ещё заходил после вас?
– Нет. Насколько я знаю.
– Знаете или надеетесь?
– Это угрожающе звучит, детектив.
– Убийство звучит ещё громче.
Она сняла очки. Взгляд холодный, пронзающий. За красотой – броня. Джек видел таких. Женщин, научившихся выживать в мире, где взгляд стоит дороже, чем правда.
– У Изабель были враги?
– У всех актрис есть враги. Особенно у талантливых. Особенно у красивых. Особенно, если они получают роли, которые другие считают своими.
– Например?
– Например, Эмма Ларкин. Или Блейк Стерн. Или… кто угодно из тех, кто стоит в очереди на успех и понимает, что очередь не движется.
Джек кивнул. Информация стоящая. Особенно имя Блейка – совпадение с фотографией не казалось случайным.
– Вы часто ссорились?
– Мы были подругами, детектив. А подруги… – она усмехнулась, – подруги умеют ссориться красиво.
– Когда вы ушли, Изабель была одна?
– Да.
– Вы слышали о письмах?
Кора опустила взгляд. Секунда – и он снова холодный.
– Нет.
– Они угрожают ей. А ещё на её сценарии красной помадой написано, что она не заслуживает роли.
– Голливуд всегда был жестоким, – пожала она плечами. – Угроза здесь – это комплимент. Значит, ты что-то значишь.
Когда допрос завершился, Джек вышел в сад. В воздухе пахло ночной влагой и жасмином. Далеко внизу, за склоном, мерцали огни города. Он присел на скамейку, и на мгновение показалось, что всё происходящее – лишь кадр из фильма. Кто-то нажал «пауза», и он, словно герой нуара, застрял между вопросами и тенями.
