Тот вечер был особенно чудесный. Легкий осенний ветерок гонял опавшие листья и шевелил волосы. Солнце уже приближалось к горизонту и освещало городской парк теплым рыжим светом. Вдоль асфальтовой дорожки вяло, засыпая, качались молодые кедры и осыпавшиеся клены. По небу плыли черные точки птиц, еще не успевших улететь на зимовку. За ними ползли тяжелые октябрьские облака, уходили вдаль и плавно растворялись в мировом эфире. По-осеннему сонный пейзаж создавал атмосферу спокойствия. Паша открыл глаза.
Чего-то будто не хватало. Казалось, что Паша наблюдает за парком со стороны, не ощущая прохлады, ни даже веса своего тела. В уши будто попала вода, поэтому все звуки казались глухими и неразборчивыми. Паше казалось, что от него осталась только душа, как во сне. А все вокруг – это декорации странного, очень реалистичного театра.
Мальчик стоял на тротуаре, пытаясь понять, что ему делать. Он хотел вспомнить, как он оказался в парке и куда делись его родители. Хаотические вспышки воспоминаний начали появляться в его голове. Утро. Паша с мамой и папой дома. Мама говорит, что папе дали выходной. Манная каша. Таблетки. Мама говорит, что мы все вместе пойдем в парк. Кот. Мурлычет. Эрвин. Паша начинал вспоминать. В тот день папа отпросился с работы, чтобы сходить с семьей в парк. Мама утром плакала, сказала, что коллега с работы сильно заболел, хотя в то утро маме никто не звонил. Эрвин вел себя как-то странно. Не уходил с колен. А когда Паша пытался его прогнать, Эрвин начинал истерически кричать и прыгал обратно.
Мама с папой в то утро были очень обходительны с Пашей, будто на следующий день он должен был отправиться куда-то далеко и надолго. Папа работал в полиции и никогда не пропускал своей смены ни из-за болезни, ни из-за чего-то еще. Никогда, кроме того утра. Он шагал серьезный по квартире и о чем-то напряженно думал. Но когда на его глаза попадался Паша, папин взгляд становился ласковым, и вся серьезность куда-то девалась.
До парка они доехали на машине. Паша давно не ходил гулять с родителями. Папа постоянно был на работе, а у мамы вечно были дела по дому. В городе жизнь шла своим чередом. Никто никуда не торопился. Пожилые люди и женщины с младенцами спокойно гуляли и беседовали друг с другом. Отовсюду шли привычные звуки большого города: лаяние собак, вой сирен, различные крики. На дороге почти не было машин, поэтому до парка добрались быстро. Паша закутался в свой любимый шарфик Гарри Поттера, засунул руки в перчатки и, с нетерпением вздохнув, вышел из автомобиля.
Родители сказали Паше, что пойдут в любое место, которое он захочет. Паша решил первым делом прокатиться на чертовом колесе. Когда кабинка доехала до самого верха, мальчик подумал: «с этого ракурса мир кажется гораздо проще», и если бы он был Богом, ты поселился бы именно наверху. С такой высоты можно было видеть огромный парк, окруженный бетонными домами, грозно нависающими над могуществом леса, в центре которого стоял большущий дуб. А также пруд, занимающий треть парка. На нем плавали несколько лодочек и утки. Это очень увлекло Пашу, и после колеса семья отправилась к воде.
Синюю лодку плавно качали волны. Паша сидел на корме, рядом с мамой, и бросал хлеб уточкам, плывшим позади. Папа аккуратно переставлял весла, заставляя лодку двигаться дальше. Кругом был только лес, окутывающий маленькую беспомощную лодку в свои объятия. Вековые ели и молодые березы плотно теснились друг к другу. Деревья были хозяевами этого места, и людям, как полагается хорошим гостям, следовало вести себя осторожно, с уважением. Паша впервые ощутил себя таким маленьким. Ему даже стало страшно, ведь лес не стоял, а надвигался прямо на лодку, намереваясь ее поглотить…
В парке прошел весь день. Напоследок, вся семья решила просто прогуляться по кедровой аллее. Уже подступала вечерняя прохлада, и Паше начало казаться, что у него ноют ребра. Он сказал об этом маме. В ее глазах сразу появилась тревога. Она срочно отправила отца к машине за лекарствами, а сама позвала Пашу посидеть на скамейке под фонарем, на котором черным маркером было выведено «Лена + Леха = бесконечность». Паша протер перчаткой доски от грязи и сел. Рядом села мама. Она пыталась отвлечь Пашу от боли. Спрашивала, понравился ли ему день, что запомнилось больше всего, куда бы он хотел пойти завтра. Этот план хорошо работал: любой отчаявшийся больной рад слышать вопросы про «завтра» и думать, что оно наступит. А если это не помогает больному, то уж точно помогает тому, кто эти вопросы задает. Иначе быть не может.
Паша охотно отвечал. Он говорил, что больше всего ему понравилось кататься на лодочке, несмотря на страх леса. Ему понравилось, как лодку тихо качает на волнах, как папа плавно поднимает и опускает весла, а Паша с мамой сидят на корме, укутавшись пледом. И что на лодочке бы он с радостью покатался и завтра. Только бы не забыть хлеб для уточек. А мама кивала и улыбалась.
«Обязательно сходим. И хлебушка возьмем. Обязательно, сына,» – говорила она. А паша продолжал рассказывать…
Боль в ребрах резко прекратилась. Поначалу Паша обрадовался, однако затем на грудь будто положили тяжеленный камень, и дышать стало невероятно трудно. Он начал задыхаться. Последнее, что Паша помнил, это онемение в ногах, паника, затем сильная слабость и – дрожащие губы мамы, ее мокрые глаза…
Паша стоял посреди кедровой аллеи. Позади него, на скамейке, кричала его мама, трясла руками какое-то детское тело. Догадаться о том, что она кричала, можно было лишь по широко открытому рту, ведь все звуки куда-то пропали. К скамейке бесшумно бежали встревоженные и испуганные люди, пробегали мимо Паши, совсем его не замечая. Он попытался позвать маму, но слова застряли где-то в горле. Паше ничего не оставалось, кроме как просто глядеть на происходящее. Какой-то человек в пальто и шапке с помпоном, примчавшийся от ларька с кофе, положил тело на землю и начал обеими руками давить на грудь. Рядом незнакомые женщины обнимали и успокаивали маму.
